Няня ещё худо-бедно с Серегой справляется, но на орущего Димона смотрит с немым ужасом.

И вот как мне было уезжать? Думал послать всё лесом и остаться, но Марина сразу: так нельзя, надо значит надо, мы справимся, это всего лишь ребёнок. И за неделю, что меня не было, казалось, она ещё больше похудела, хоть и утверждала, что держится бодрячком, ничуть не устала и вообще всё в ажуре.

— Хочу спать, — призналась наконец Марина. А то я сам не понял, глядя, как она раз за разом зевает.

— Ляг отдохни, конечно, — легонько стиснул её руку.

— Да как? Няня же сегодня выходная. Сережка долго один играть не будет, ты же знаешь. И Димочка, чувствую, скоро голос подаст. Да и Оля через час должна из школы вернуться… наверное.

Марина едва заметно поникла. С Олей у неё что-то в последнее время не очень ладилось. С самого начала учебного года она то пропускала школу тайком, то домой приходила слишком поздно, а где гуляла — клещами из неё не вытянешь. Да и вообще ничего не вытянешь. Оля и раньше не была болтушкой, но сейчас прямо наглухо замкнулась. Ходила мрачная, насупленная, как будто кругом враги.

Марина старалась на нее не давить и меня просила не вмешиваться. Говорила, что это всё переходный возраст, плюс травма по поводу рождения младших детей и ощущение ненужности. Короче, какие-то психологические заморочки. Главное, задвигала со знанием дела Марина, оно потом пройдет само. Ну а пока надо быть с ней мудрыми и терпеливыми.

По мне, всё это ерунда полная, но она у нас психолог, ей виднее.

Марина снова прикрыла рот ладонью, сладко зевнув.

— Не, Марин, так не пойдет. Давай я с Серегой и Димкой погуляю пару часов. А ты поспи.

— Ты же только что приехал, — вяло возразила Марина. — Сам устал, наверное?

— Да брось, я весь полет продрых. Давай собирай Димона, а я Серегу.

* * *

Сначала коляску с Димоном вызвался катить Серега, но быстро притомился. И получаса не прошло. Мы прошвырнулись по округе, потом Серега запросился на какую-нибудь детскую площадку.

До нашей возвращаться было далековато, и мы решили забуриться в первый попавшийся двор. Посреди нескольких высоток, стоящих коробом, практически пустовала одна такая с качелями-горками-песочницами. Только вокруг карусели толпились пацаны лет тринадцати. Они хохотали на весь двор и улюлюкали в таком ажиотаже, что не заметили, как подошли мы.

Я хотел было цыкнуть на них, чтоб потише голосили, а то Димон, который обычно на воздухе спал беспробудно, уже начал опасно ерзать. И тут увидел, что эта школота бешено раскручивает на карусели девочку в красной курточке. Она так быстро мелькала, что даже смотреть на это скоростное мельтешение голова закружилась. Потому я и не сразу сообразил, что это наша Оля. Только присмотревшись, узнал.

— Покарауль-ка, — передал я коляску Сереге.

Тот с готовностью вынул из кармана пистолетик и принял стойку. А я подошёл к пацанам. Прихватил одного, самого голосистого и напористого, за ворот куртки сзади, немного приподнял. Тот сразу замолк, забарахтался у меня в руке.

— Это что тут за аттракцион? — тряхнул я его.

Все остальные — а было их, помимо того, которого я поймал, ещё четверо — тут же застыли. Уставились на меня испуганно, что-то промямлили невнятное. Один поспешно остановил карусель, отошел на шаг и встал в струнку как пионер, типа и не при делах.

— Мы просто играем, — вякнул пацан, который извивался у меня в руке. — Отпустите!

Его дружки откровенно трусили.

— И в чем смысл игры?

Те не ответили, только еще больше понурились.

— Отпустите! Мы ничего такого не сделали, — жалобно скулил пацан, хотя до этого резво командовал аттракционом.

Тут моя Оля, которая сидела, съежившись в комок и до белых костяшек вцепившись в поручень, подняла лицо, несчастное и бледное, да нет, прямо зеленое. Шатаясь, приподнялась, ступила на землю с карусели и чуть не упала. Я еле успел подхватить её другой рукой.

Она сделала пару неуверенных шагов, и тут же беднягу вырвало. Я подал ей платок. Она промокнула рот и вдруг заплакала. А я уже и не помнил даже, когда видел её плачущей. Убедившись, что она стоит не падает, снова повернулся к школоте.

— А сейчас будем играть по-моему.

Я снова приподнял пацана, самого борзого из этого компашки, явно, заводилу. Усадил его на карусель.

— Ну? Чего стоим? Крутите другана, — велел я застывшим пацанам. — Живее! Чего морозитесь? А ну давайте со всей дури, как умеете…

После площадки мы ещё погуляли в парке. Сначала Оля молчаливо брела рядом, потом, когда присели на скамейку, без всяких вопросов сказала сама:

— Это Мясников. Ну которого ты… Он из шестого «А». Они там все дебилы какие-то, но он самый тупой. Они после физры к нам в раздевалку забегают и в девчачий туалет тоже. Придурки. Ну вот он пацанов из своего класса подговорил, и они теперь меня после уроков подкарауливают.

— Зачем?

Оля пожала плечами.

— Обзываются, дразнят, толкают, рюкзак отбирают… — и тише добавила: — Пинают иногда. Белую куртку, в которой я в том месяце ходила… это они её изрезали ножичком.

— И за что?

— Мясников их подговорил. Он мне однажды в сок плюнул в столовке. И говорит: пей давай. А я этот сок в него выплеснула. И он теперь меня достает.

— И давно?

Она кивнула.

— Ну с начала года, с сентября. Я уже по-всякому делала. И сбегала с последних уроков, чтобы они не поймали. И, наоборот, подольше в школе оставалась…

— И чего ты молчала? Зачем терпела?

— Ябедничать стыдно, — произнесла она таким тоном, типа, как это можно не понимать. — Подумают, что я стукач.

— Ну что за бред, Оль? Перед кем стыдно? Перед этим говнюком? Тебе вообще должно быть пофиг, что он там подумает. И вообще кто бы то ни было. Делать надо так, как будет лучше тебе, и плевать на всех, ясно? Завтра встречу тебя после школы. Потолкую еще раз с этим героем.

Оля посмотрела на меня и слабо улыбнулась.

— Спасибо.

— Я тоже с ним потолкую, — серьезно заявил Серега, который до этого бегал вокруг скамейки, а тут вдруг остановился и опять решительно вынул из кармана пистолетик.

Оля коротко засмеялась.

* * *

На другой день я подъехал к Олиной школе. Пришлось подождать минут двадцать, но хоть не зря. Завидев её, я вышел из машины, встал рядом со школьными воротами. Она попрощалась с подружками и с радостной улыбкой подбежала ко мне.

— Мясников там в раздевалке. Скоро выйти должен, — сообщила она заговорщически и, повернувшись к школе, откуда вереницей тянулись ученики, замерла в предвкушении.