litbaza книги онлайнСовременная прозаИнтенсивная терапия - Юлия Вертела

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 47 48 49 50 51 52 53 54 55 ... 76
Перейти на страницу:

За всей этой сценой давно наблюдал из-за забора молодой человек кавказской национальности – аспирант-ботаник из Степанакерта Манвел. Живя в Петербурге и не имея поддержки с родины, он был вынужден, как человек на генетическом уровне мастеровой, подрабатывать в дачных поселках ремонтами.

Работа на крыше чрезвычайно заинтересовала его. Сначала он подумал, что эти люди снимают еще приличный шифер, ломают его и выкидывают. «Может, продадут недорого», – подумал он.

Дальнейшее наблюдение привело Манвела в замешательство. Зачем люди играют на крыше с молотком и гвоздями, где смысл? Наконец он с удивлением понял, что работники в поте лица кроют крышу, причем вдумчиво и серьезно.

Повинуясь странному инстинкту, Манвел перепрыгнул через забор, влез на крышу и начал работать. Вскоре художник и Гулый слезли с конька, и приятели все втроем подавали листы, а затем, разместившись вблизи, любовались, как невзрачные скаты хозяйственной постройки засияли цветом коринфского мрамора.

Сарай был невелик, куски большие, так что полтора часа, проведенные Манвелом в молчаливом труде, даже не вызвали усталости. Он радовался, что благодаря его усилиям порядок победил хаос.

– К обеду строиться! – приказал хозяин.

Вслед за хозяином в дом вошел Манвел, наша троица почтительно пропустила его вперед. Друзьям даже не верилось, что приглашение относилось и к ним.

Дом был грязен и темен, но при этом просторен и наполнен запахами продуктов, законсервированных тем методом консервации, который не предусматривает плотных крышек и глубокого охлаждения. Посреди комнаты стоял стол, алюминиевые миски по числу вошедших были аккуратно расставлены вокруг эмалированных тазов, наполненных солениями разного рода. Большое ведро с вареной картошкой казалось единственным источником тепла в комнате.

Так как в углах не было образов, а портрет Сталина в изголовье кровати не был сразу замечен, то все присутствующие, не дожидаясь молитвы либо других приглашений, стали вдумчиво есть находившееся на столе.

Петр Мосталыгин оказался щедрым хлебосолом. Работники и не заметили, как перед каждым оказалась большая алюминиевая кружка со слегка окрашенной жидкостью охмеляющего действия, как потом выяснилось, конфискованной у кого-то, укравшего ее где-то.

Неожиданно и художник оказался в фаворе у мрачного хранителя этой странной территории. По просьбе Мосталыгина он нарисовал на тетрадном листке его руку, сжимающую рукоятку нагана с бутафорски увеличенным номером, продиктованным хозяином по памяти.

– Дак ведь можешь, а я-то думал, ты – человек пустой. – Он дивился на мастерски сделанный рисунок. – Как живая, и моя, с чужой не спутаешь.

Манвел не знал этих людей, но был удивлен приливом чего-то домашнего. Он вспомнил медленные семейные ужины, где все уже давно сказано и остается только съесть столько, сколько требуется для насыщения организма. Мысленно он вернулся домой в еще не разбитый дом в Степанакерте, где за столом большая семья и все братья живы... Приложив дедовский нож к столу и плотно прижав его рукой у края, слегка пощипывая кончик лезвия, Манвел пытался наигрывать одну из мелодий его родной южной земли. Полностью уйдя в себя от сытости и общения, он был искренне счастлив тому, что задержался у неприветливого забора, который прежде проходил мимо.

И только Гулый чувствовал себя неуютно, поскольку привыкший к постоянному поиску врага хозяин сконцентрировал внимание на его лице. Писатель ощущал, что пища не снабжается достаточным количеством желудочного сока, руки скованы и хочется уйти, но вдруг лицо Мосталыгина просияло. Он неожиданно понял, что этот изможденный человек есть похудевшая копия майора начпрода, бессменного партсекретаря армейской ячейки. «Да, и этот наш, – подумал про себя хозяин. – Андрейка бы плохих людей не прислал».

Теперь, убедившись в полной лояльности ко всем присутствующим, хозяин начал рассказывать и о себе. Он сказал, что много пользы принес этой стране, которая сделала его Человеком с большой буквы. Если верить ему, то старшие офицеры многих исправительных заведений радостно откликнутся при упоминании его фамилии. Он был добрым человеком, но не к врагам народа, которых ненавидел еще до того, как их лица появлялись перед ним, начальником конвоя.

В этом доме Петр жил давно один и жил, как привык служить. Никто не мог войти на территорию без пропуска и пароля, и уж тем более выйти. Пропуском для наших троих кровельщиков послужила телеграмма, данная на его имя участковым и сообщающая о приезде троицы на работу. В ней были указаны приметы, день отправки работников, дата, подпись.

Петр крайне редко общался с людьми. После смерти жены и замужества дочери никто не переступал порог его комнаты. Соседи по даче, проходя мимо забора, здоровались с Петром, бормоча что-то о погоде. Он никогда не отвечал, ожидая ключевого слова, но так как его не следовало, он молча провожал их тяжелым взглядом. А соседи в свою очередь думали, что монстры живут не только на видео, но и рядом с ними.

Исключение составляли многодетные цыгане, которые проникали на территорию, не здороваясь, воровали съедобные плоды и предлагали услуги по всем бытовым вопросам. Петр, однако, не сердился на них, в их никчемной жизни он видел повиновение коммунистическому порядку, где не существует буржуазной морали и собственности.

Проводив гостей подталкиванием в спину и наложив на дорогу всякой снеди Воеводкину и Манвелу, хозяин ушел в очередной запой...

Пил он странно, один, в полной тишине, сидя за столом напротив двери. В двадцати сантиметрах от правой руки находился армейский бинокль – фетиш прошлой жизни. Раньше на его месте лежал наган, который Мосталыгин сдал, увольняясь в запас. Но бинокль одним лишь видом приближал Петра к тем временам, когда с канистрой хмелящей жидкости, превозмогая сон, он сутками смотрел на дверь, готовый в любую секунду уложить наповал всякого открывшего ее, если на нем нет военной формы.

В зимнее время, находясь в запое, хозяин не топил дом и даже воду для питья доставал из деревянной кадки, пробивая сверху ковшом лед. Петр знал, что запои приводят к потере веса у кабана, но не мог избежать их, потому что это было единственное время, когда он чувствовал себя опять молодым и на посту.

Невостребованный в своем уединении, проклиная лихие времена, Мосталыгин откармливал кабана, чтобы помочь семье дочери вырваться за рамки талонов. Борька честно старался выполнять план по мясу. В холодные дни, чтоб не терять привеса, кабан спал с Петром в одной кровати. Животное честно пережевывало ведра бесформенной хряпы и опережало все графики привесов, какие Мосталыгин нашел в книгах по животноводству.

Бабы раздражали Петра с юности. Общаясь с ними, он был лишен главного аргумента в споре – удара в зубы. Не мог он и внятно собеседовать с ними. Смерть жены и замужество дочери избавили его от общения с никчемными созданиями, которые, по мнению Петра, были все-таки необходимы для продолжения рода человеческого.

Оставив, таким образом, странного тестя участкового с его кабаном, Воеводкин и художник вернулись в родное гнездо на Марата в полной уверенности, что жить им там и поживать все лето.

1 ... 47 48 49 50 51 52 53 54 55 ... 76
Перейти на страницу:

Комментарии
Минимальная длина комментария - 20 знаков. Уважайте себя и других!
Комментариев еще нет. Хотите быть первым?