— Я не шучу. Кто знает, что сейчас происходит?

— Ты забрал что-то у богини, теперь она хочет, чтобы ты это вернул.

— Не уверен. Есть еще человек-волк. Как насчет него?

Луис с северянами понемногу приближались. Голос одно­го из собеседников был высоким, как у евнуха. Неужели на­чальник священных покоев? Луис сказал себе, что это просто смешно. Начальник священных покоев шатается по грязи вместе с язычниками? Не может быть. Второй голос показал­ся ему как будто знакомым. Но кто это? Он споткнулся о ка­мень.

— Кто здесь?

Тишина.

— Нам пора уходить.

Факелы двинулись с места, однако варяги уже решили, что пора переходить в наступление. Они побежали. Послыша­лись крики, какая-то возня.

— Эй! А ну-ка отпусти меня!

— Беги!

Один факел упал, кто-то закричал от боли, но второй фа­кел запрыгал над камнями, удаляясь и скрываясь внизу. Лу­ис осторожно крался вперед. Перед ним что-то заметалось, едва различимое — просто тень в свете факела, не больше. Затем появился человек, который прыгал с камня на камень. Он прыгнул прямо на Луиса, сбил его на землю.

— Какого...

Мужчина держал Луиса за тунику. На нем был капюшон, как у жителя пустыни, но Луис прекрасно видел, кто пе­ред ним.

— Исайя!

Глава сыскного ведомства ничего не сказал, только выхва­тил нож.

Луис не знал, случилось ли это в миг до или же в миг по­сле, но он вспомнил, как глава шпионов угрожал Беатрис, вспомнил о непосильной задаче, возложенной на него, о том, что может случиться, если он не выполнит задания, о том, какой опасности подвергает свою бессмертную душу, о том, сколько переживаний выпало на его долю еще до того, как он прибыл в Константинополь, отказавшись от монашеской жизни, чтобы жить в бедности с любимой, с дочерью руан­ского герцога.

Ему показалось, вся жизнь промелькнула перед глазами среди этих валунов. Все, что он когда-либо делал, раздели­лось на до и после того, как он выхватил из-за пояса нож и всадил Исайе в шею. Он сделал это бездумно, но, когда сде­лал, мысль обрушилась на Луиса, словно волна на мыс.

Начальник шпионов потерял равновесие и завалился в щель между камнями, кровь толчками вырывалась из зия­ющей раны. Он пытался заговорить, но получался только сип, он дважды содрогнулся на острых камнях и затих.

Кто-то подошел к Луису — подкрался по-кошачьи, хотя и нес факел. Один из варягов.

— Остальные разошлись. От этого тебе есть какая-то польза?

Луис не мог вдохнуть, до сих пор потрясенный только что пережитым. Что же он наделал? Он убил человека. Он теперь убийца.

Варяг подошел к мертвому телу.

— Покойник, — сказал он и тут же принялся обшаривать тело, снимая с него солдатскую стеганую куртку и сапоги.

Луис перекрестился и попытался собраться с мыслями.

— Что дальше, хозяин?

— Где остальные?

Варяг пару раз отрывисто свистнул и помахал факелом. За валунами что-то зашуршало, и появились остальные.

— Они все разошлись. А бегать в такой темноте нельзя, но­ги переломаешь.

Вандрад поглядел на мертвеца.

— Богатый?

— Денег прилично, — отозвался первый варяг.

— Сможете спрятать тело? — спросил Луис.

— Да мы запросто спрячем его под камнями.

— Прекрасно. Тогда приступайте, да пойдем отсюда.

Исайя был невысок ростом, хотя и коренастый, и затол­кнуть его в расщелину между валунами не составило труда.

Луис заставил себя рассуждать логически. «Если у варягов увидят одежду Исайи, заподозрят ли их в убийстве?» Мало­вероятно. Исайя был одет как простой солдат, а в Абидосе северяне раздели сотни таких.

— Уходим, — скомандовал Луис. — Кто знает, кто за ним придет, если мы замешкаемся.

Они сошли вниз с холма, двигаясь на свет огней варяж­ского лагеря. Луис решил остаться в лагере до рассвета, он войдет в город, когда откроют ворота. Сердце тяжело коло­тилось, голова болела. Убийство. Слово отдавалось в голове, словно раскаты гонга. Грех влечет за собой грех, говаривал его аббат. Сначала любодеяние, теперь убийство. Луис смо­трел в костер викингов, пытаясь хоть как-то упорядочить мысли. Он же действовал из самозащиты, причем, похоже, он убил язычника. Только как Исайя оказался на холме? Он ведь такая важная персона, такая известная. Он управляет целой сетью шпионов, зачем же самому-то стараться?

Все произошло так стремительно, что рассудок спасовал перед животным инстинктом. Но у Луиса зрела еще одна, ку­да более мрачная мысль. Если бы он захватил Исайю в плен, оставил бы он его в живых? Не приказал бы варягам перере­зать ему горло? Неужели позволил бы Исайе вернуться во дворец и отомстить ему самым ужасным образом? Луис за­дрожал, хотя сидел у самого огня. Он пришел к выводу, что сделал по запальчивости ровно то, что подсказал бы ему холодный рассудок, если у него было время подумать.

Чем дольше он размышлял, тем сильнее тревожился. Исайя был начальником почтовой службы. Он говорил с кем-то под черным дождем, причем называл собеседника госпо­дином. И у этого собеседника был характерный высокий го­лос. Одно предположение наводило на Луиса ужас. Он не стал бы утверждать наверняка, что на холме был начальник священных покоев, но и с уверенностью отрицать это он бы тоже не стал.

Возможно ли, что тот, кто нанял его, и сам чародей? При­нять эту мысль оказалось до чрезвычайности трудно. Одна­ко Стилиана открыто обвиняла брата. И что это за человек-волк такой, которого они упоминали? Кто он такой?

Луис помолился, прося о прощении, пообещал Господу, что щедро пожертвует на Его церковь, после чего забылся тревожным сном.

И только когда он входил в городские ворота, в голове до­статочно прояснилось, чтобы он вспомнил: стражники за­писывают время всех его уходов. Совершенно ясно, что им с Беатрис необходимо бежать из Константинополя, и как можно быстрее.

Луис проснулся в своей комнате от стука в дверь. Беатрис удалилась на женскую половину, и слуга открыл. За дверью стояли шесть солдат. Только он подумал о бегстве, как кто- то сделал побег невозможным.

— По приказу начальника священных покоев, — произ­нес офицер, приземистый, заросший бородой человек, ко­торый весь казался каким-то маслянистым, — я выделяю тебе охрану.

— Мне не нужна охрана.

— Стражники будут выходить вместе с тобой из дворца и дежурить под твоими дверьми, когда ты дома. Сыскное ве­домство предполагает, что существует угроза твоей жизни. Необходимо проявлять осторожность.

— Я сам могу о себе позаботиться, кроме того, я занят весьма щекотливым делом. Я не могу допустить, чтобы за мной топали солдаты. Как, по-твоему, я заставлю людей от­вечать на мои вопросы?