Я сделал шаг к ней навстречу.

– Да.

Она повернулась, чтобы уйти, но не выдержала и снова посмотрела на меня.

– Не врете?

– Нет.

– Докажите!

Я снял с запястья свои часы для подводного плавания, которыми от греха подальше заменил Дэвидов «ролекс», и поднял их за ремешок.

– Знаешь, что это такое?

Она посмотрела на часы, кивнула, и я застегнул ремешок у нее на запястье.

– Так вот, я не прочь получить их обратно.

Тут мне пришла в голову еще одна идея. Я поднял вверх палец и жестом показал, чтобы Элли сделала то же самое.

– Что это вы задумали? – удивилась она.

– Я хочу, чтобы ты коснулась моего пальца кончиком своего.

– Терпеть не могу все эти обнимашки!

В этом я не сомневался, поэтому просто продолжал терпеливо ждать. В конце концов Элли не выдержала и прикоснулась к подушечке моего указательного пальца. Тогда я выпрямил остальные пальцы, так что теперь вся моя ладонь была обращена к ней. Взглядом я показал ей, чтобы она сделала то же самое, и после непродолжительного колебания Элли прижала свою ладошку к моей, так что теперь наши руки соприкасались полностью. Когда я начал медленно загибать пальцы, Элли последовала моему примеру, и через несколько секунд наши руки крепко сплелись.

Нахмурившись, она некоторое время рассматривала их, как обычно смотрят на автомобиль после побега с места происшествия. Наконец Элли спросила:

– Это должно что-то означать?

– Много лет назад я разыскивал одну девочку, чуть помладше тебя. Когда я ее наконец нашел, она пряталась в одном очень темном месте и была до смерти напугана. По нашим следам шли плохие парни, поэтому мне пришлось ненадолго оставить ее, чтобы попытаться найти их, пока они не нашли нас. Существовала большая вероятность, что я не смогу вернуться… – Движением головы я показал на наши сплетенные пальцы. – Но перед тем, как уйти, я протянул этой девочке руку – так, как сейчас тебе… Я говорил с ней без слов, не раскрывая рта. С тех пор прошло много времени, и понемногу этот жест превратился для меня в клятву.

– Поня-ятно… – Элли почти вырвала руку из моих пальцев и отерла ее о джинсы. – Ну, а теперь, когда вечер воспоминаний закончен, я пойду. Имейте в виду, если вы не вернетесь, часы останутся у меня. – И, разглядывая мои часы стоимостью в несколько тысяч долларов, она двинулась к больничному корпусу и исчезла за автоматическими дверями.

Теперь мне нужно было заняться яхтой. Сначала я хотел добраться до места ее стоянки на машине, так как это было бы быстрее, но, если бы я решил так поступить, я мог столкнуться с проблемой. Даже с двумя. Во-первых, у меня не было машины, а во-вторых, если «Дождь и Огонь» успеет сняться с якоря, преследовать ее я мог только на «Китобое».

В конце концов мы с Леттой вернулись к причалу, где покачивалась в ожидании моя лодка. Чувствуя себя немного виноватым перед Дэвидом, я достал его оранжевый ящик из гальюна и привязал снизу к крыше над консолью, чтобы ему было удобнее смотреть по сторонам. Сам же оранжевый ящик был на новом месте совершенно незаметен, если только не искать его специально, поэтому я подумал, что, возможно, оставлю его здесь до конца нашего путешествия, где бы и как бы оно ни закончилось. А еще мне было приятно, что Дэвид снова рядом – над самой моей головой.

Три минуты спустя мы покинули стоянку яхт-клуба и поплыли на юг – медленно, потому что мы находились в городской зоне тихого хода, но это вовсе не означало, что мы не торопились.

Летта стояла рядом со мной. Ногтей у нее уже не осталось, поэтому она грызла пальцы, и мне захотелось дать ей по рукам, как маленькой. В какой-то момент она открыла рот, собираясь что-то сказать, но промолчала. Это повторялось несколько раз, пока я наконец не посмотрел на нее вопросительно.

– Ты… священник? – прошептала она.

Ее лицо отражало и любопытство, и разочарование. Отвечать Летте на ее вопрос я не хотел, не зная, куда это может нас завести, поэтому попытался уклониться.

– Я тебя не понимаю…

– Там, в морге… Твой бумажник… Тот парень только взглянул на документы и…

– Ах, это… – Я по-прежнему не мог сказать точно, какие именно чувства она сейчас испытывает – раздражение? изумление? – поэтому решил как-то сгладить ситуацию.

– На твой вопрос нелегко ответить. Нелегко, а главное – долго придется рассказывать.

Летта молчала, продолжая выжидательно смотреть на меня.

– Во-первых, это было очень давно…

Она показала большим пальцем себе за спину – туда, где остался медицинский центр Джупитера с его подвальным моргом.

– А мне кажется, что не очень… – С этими словами Летта обняла меня за пояс. Она вынуждала меня ответить, и я постарался сделать так, чтобы мои слова объясняли как можно меньше.

– Да, я в том числе и священник. Точнее… был им.

– Я думала, священник – это насовсем.

Я пожал плечами.

– С этической точки зрения я находился как бы в… в «серой зоне».

– Как это?

– Обычно священники не занимаются тем, чем занимался я.

– Ты не хочешь об этом говорить?

– Не особенно.

– Почему?

Наш разговор разворачивался как-то слишком быстро. Пора было притормозить.

– Ты задаешь слишком много вопросов.

– А все-таки?..

– Боюсь, что ответ тебе не понравится. Или не понравлюсь я…

– Но почему?

– Потому что воспоминания часто причиняют боль.

Она поглядела на воду за бортом.

– Разве ты не заметил, что за последние несколько дней боль захлестнула нас с головой?

Она была права. В особенности в отношении себя самой.

– Может, лучше в другой раз?..

Летта улыбнулась.

– Ну вот, опять!

– Что?

– Опять ты уходишь от трудных вопросов, которые я тебе задаю. – Она прижалась ко мне так плотно, что я чувствовал, как стучит ее сердце. Некоторое время мы молчали, прислушиваясь к тому, как разрезают воду обводы катера. Наконец Летта повернулась ко мне и подняла руку с одним выставленным пальцем – точь-в-точь как я, когда разговаривал с Элли. Распрямив по одному оставшиеся пальцы, Летта прижала их к моей груди, потом отступила на полшага и снова загнула четыре пальца. Один только указательный продолжал торчать вверх, словно стрелка часов, показывающая полночь.

– Ты ведь не все ей рассказал, верно?

Я кивнул.

– Что это означает?

На реке впереди никого не было, и я, повернувшись к Летте, тоже поднял руку с одним пальцем. Когда они соприкоснулись, я сказал: