– Может, все-таки останешься здесь? – предложил я.

Она стиснула зубы.

– Ни за что!

По мосткам мы перешли на корму, поднялись по трапу и проникли в салон. Обстановка была самая роскошная – красное дерево, гранит, мрамор, хрусталь, фарфор. Денег владельцы явно не жалели. В отличие от первой яхты, здесь все же сохранялся относительный порядок. Относительный, потому что следы недавней вечеринки присутствовали и здесь, но их было не так много: по каким-то причинам гости вели себя более сдержанно. Возможно, на борту находился очень состоятельный клиент или клиенты.

Я не стал задерживаться в салоне и принялся методично обыскивать яхту: кают-компанию, гостевые каюты и каюты экипажа, туалеты и душевые, нижнюю палубу, верхнюю, рулевую рубку. Летта молча следовала за мной.

Яхта была пуста, и я решил, что можно, не особенно рискуя, пошарить в ящиках шкафов и столов. В капитанской каюте я обнаружил копию договора, из которого следовало, что «Дождь и Огонь» принадлежит австралийской фирме и была взята в аренду за сорок две с половиной тысячи долларов в неделю. В спальнях я включал любую электронику, какая только попадалась. Я предполагал, что плохие парни отбивали высокую арендную плату, принимая клиентов на борт в одном порту и высаживая в другом, давая им и время, и возможность купить то, что им больше нравилось. Этакий плавучий мясной буфет, где за все расплачиваются одним взмахом «черной карты» Америкэн Экспресс»[21]. По опыту я знал, что любители подобного времяпрепровождения частенько оставляют себе что-нибудь на память. Чаще всего это была соответствующая видеозапись. Правда, большинство клиентов, сходя на берег, предпочитали забирать эти своеобразные «сувениры» с собой, однако кто-то из организаторов прибыльного бизнеса или даже из членов команды всегда мог сделать копию записи – и даже не одну.

А на электронику я обратил внимание потому, что заметил в каютах и холлах многочисленные камеры наблюдения, объединенные в замкнутую бортовую сеть. И вся информация, которую они фиксировали во время работы, должна была куда-то собираться, записываться. Конечно, нельзя было исключить, что камеры транслировали все происходящее на борту куда-то на сушу, однако мне было известно, что в большинстве случаев каждая камера дополнительно подключалась к резервному хранилищу информации. Его-то мне и нужно было найти.

И я вернулся в главный салон. Включив настенный телевизор, я «пролистал» перечень входящих каналов. Довольно скоро я обнаружил ярлык, помеченный как «Хранилище», а также список видеозаписей, просмотренных за последнюю неделю.

Обернувшись к Летте, которая молча стояла позади меня, я сказал:

– Думаю, тебе не захочется на это смотреть…

Мне и самому не хотелось, но что поделать!

Вместо ответа Летта только упрямо скрестила руки на груди.

В хранилище обнаружилось шестьдесят с лишним записей. Скажу сразу: мне никогда не нравился этот аспект моей работы. И сколько бы я ни натыкался на архивы с видеозаписями, привыкнуть к этому я так и не смог. Увиденное вреза́лось в память слишком глубоко, и вытравить его из себя было непросто. Эти записи… Они меня даже не возбуждали, не пробуждали во мне никакого интереса – одно только отвращение. От них хотелось блевать. Я вообще не хотел бы их видеть – никогда! Мужчины на записях были мне отвратительны. Они были животными – хуже животных. Торговля рабами была запрещена в Англии еще в XIX веке, но сейчас, в веке XXI, торговля живым товаром снова шла полным ходом.

Единственное, что несколько облегчало мое состояние – и мою задачу, – это ускоренная перемотка вперед, она же функция быстрого просмотра. Выставив скорость, вчетверо превышающую нормальную, я стал просматривать записи, которые оказались настоящим кладезем бесценной информации. Торговцы – те самые плохие парни, которые арендовали яхту для торговли человеческими телами – организовали дело так, что клиенты у каждой девушки сменялись каждый час, иногда – каждые два или три часа. Все зависело от того, какое время готов был оплатить клиент. Девушки стоили от полутора до трех тысяч долларов в час, иногда – дороже. А «работали» они постоянно, порой – по двенадцать-пятнадцать часов в день каждая. Если умножить это время на число девушек, которых обычно бывало по десять-пятнадцать, нетрудно подсчитать ежедневную выручку, которая составляла сотни тысяч долларов, и это не считая отдельной платы за возможность просто попасть на борт, которая тоже могла достигать нескольких тысяч. Каждая такая яхта была для своих владельцев курицей, несущей золотые яйца… Дойной коровой, источником огромных сумм наличными. Неудивительно поэтому, что камеры на борту имели очень высокое разрешение.

С каждым просмотренным видео, пусть и пущенным с увеличенной скоростью, на лице Летты отражалось все более сильное отвращение. Хорошо еще, что на этих записях не было Энжел. Мы увидели ее только в роликах, снятых в джакузи, в бассейне на корме, на гидроцикле, в салоне, в столовой и в баре. Когда она впервые появилась на экране, Летта ахнула и сразу же прикрыла рот ладонью. И было отчего… Перемены, произошедшие с ее дочерью, были очевидны даже мне: Энжел сильно похудела, круги под глазами стали больше и темнее, движения потеряли четкость и казались какими-то раскоординированными. Несомненно, Энжел продолжала жить «роскошной жизнью», о которой мечтала, и все же она ни разу не появилась на записях из кают. Учитывая ее внешние данные, я был уверен: причина вовсе не в том, что ее еще не продали. Скорее всего, Энжел предназначалась для кого-то, кто выиграл аукцион в Даркнете, и теперь ее просто везли покупателю, который ожидал яхту в каком-нибудь безопасном порту. Скорее всего, на Кубе или на Багамах, но, быть может, покупатель находился на другой частной яхте, которая курсировала в океане за пределами территориальных вод США.

Я очень внимательно обыскивал каждую комнату, но не нашел ни одной забытой флешки, ни одного жесткого диска или ноутбука. С точки зрения электронных улик яхта была стерильно пуста. Я даже спустился в машинное отделение, но не обнаружил там ничего интересного, если не считать толстого пучка проводов и кабелей, свисающих откуда-то сверху и уходящих в отверстие в стене, за которой располагалось еще одно помещение. Выйдя в коридор, я сразу нашел входную дверь, но она была заперта.

В машинном отделении я заметил пожарный щит. Сняв с него топор, я вернулся к запертой двери, но замешкался. Я знал: стоит мне ее взломать, как тотчас сработает тревожная сигнализация и те, кто ее здесь установил, сразу увидят нас на экране устройства, на которое продолжали транслировать «живую» картинку камеры. Конечно, можно было взять из кают пару подушек и закрыть лица наволочками, что сделало бы нас похожими то ли на ку-клукс-клановцев, то ли на Каспера Маленькое Привидение, однако это вряд ли имело смысл. Я не сомневался, что наши лица попали на камеры, как только мы ступили на борт яхты. Возможно, за мной и Леттой уже наблюдали, так что прятать лица было, скорее всего, поздно. Правда, таинственные наблюдатели не знали, кто я такой, и узнать это просто так у них бы не получилось – для этого требовался допуск к информации высшей степени секретности. Пожалуй, единственное, что им удалось бы выяснить, так это то, что я и раньше принимал участие в подобных операциях и что действовал я отнюдь не по собственной инициативе. Обладая этим знанием, они бы поостереглись впредь оставлять свои яхты – пусть и пустующие – без охраны, что обещало существенно осложнить мне жизнь, но до тех времен еще нужно было дожить. И не только мне, но и этим мерзавцам.