И, наконец, такая возможность ему подвернулась.

– Руперт-бей, – однажды утром тихо сказала по-арабски Меа, когда они сели за свой обычной урок. – У меня для тебя хорошие новости. К этому времени завтра ты, возможно, уже уедешь отсюда. – И притворившись, что смотрит вниз, на пергамент, на котором она писала сделанным из тростника стилом, как это делали ее предки двадцать столетий назад, поскольку бумага была для них редкостью, она из-под длинных ресниц следила за его реакцией.

Это новость слегка его ошарашила, помешав – что, пожалуй, даже к лучшему, – бурно выразить свою радость. Руперт лишь ответил словами арабской пословицы:

– После затишья – буря, после мира – война…

Его ответ, похоже, удовлетворил Меа, хотя ей и был известен конец этой пословицы – «а после смерти – или рай, или ад».

– Но каким образом? – уточник Руперт.

– Выше Вади-Хальфа, чтобы потом через Нубийскую пустыню пройти к берегам Красного моря, дальше той земли, которую держит в своих руках Осман Дигна, через Нил должен переправиться большой караван, слишком сильный, чтобы на него кто-то отважился напасть. Его вождь, человек надежный и хорошо известный нашему народу, совершает паломничество в Мекку. Я отправила к нему гонцов. Он не возражает, если ты присоединишься к нему. Одно условие: ты не должен говорить, кто ты такой, и если им на пути встретятся белые люди, обещай, что ты не станешь заговаривать с ними. Иначе ты навлечешь на его голову беды за то, что он предоставил защиту христианину.

– Это я обещаю, – ответил Руперт.

– Отлично! Ты отправишься в путь завтра на рассвете. А теперь давай начнем наш урок, мой последний.

Урок этот оказался весьма поверхностным и состоял главным образом из составленного Рупертом списка книг, которые Меа, как только у нее появится такая возможность, должна была заказать в Египте, чтобы продолжить свое образование самостоятельно. Но та, похоже, утратила интерес к дальнейшему обогащению своего ума.

Какой толк учиться, заявила она, если ей будет не с кем поговорить о том, что она узнала? Бахите эти вещи были неинтересны, другие же о них вообще не слышали. И все же, она взяла список и сказала, что как только в стране установится мир, она при первой же возможности, пошлет за книгами.

Наконец этот унылый день подошел к концу. Обед и ужин были съедены без всякого аппетита. Нужно было также подготовить верблюда и собрать все необходимое для далекого путешествия. Меа настаивала, чтобы Руперт взял деньги, которые – а это несколько тысяч фунтов – были у нее припрятаны на черный день. Это была ее доля от продажи лошадей и зерна, которыми племя Тамы время от времени торговало с бродячими купцами. Последние же, купив товар почти даром, затем перепродавали его втридорога египетскому правительству или другим покупателям. Однако Руперт наотрез отказался принять их у нее, тем более, что в этом не было необходимости, ибо в одеждах, что были на нем, когда он попал в плен, было зашито около ста фунтов, как золотом, так и ассигнациями, и он рассчитывал, что их ему хватит, чтобы добраться до Англии.

* * *

Наступила ночь. Все было готово. Руперт попрощался с эмирами и вождями, которые были весьма опечалены его отъездом. Меа куда-то исчезла, и он не знал, увидит ли он ее снова до того, как на заре отправится в путь. Луна светила ярко; следом за Рупертом увязалась местная собачка, та самая, что была его поводырем, когда он был слеп. Она сильно к нему привязалась, и, как свойственно ее собратьям, неким внутренним чутьем почувствовав предстоящую разлуку, весь день не отходила от него ни на шаг. Опираясь на костыль, Руперт прошел через пилон храма, отчасти в надежде встретить там Меа, отчасти для того, чтобы еще раз увидеть его при полной луне, когда руины выглядели особенно живописно.

Опираясь на костыль, он прошел через гипостиль, где среди огромных колонн летали совы, пока не дошел до входа в огромный склеп, к широкому каменному пандусу, по которому в былые времена вниз стаскивали тяжелые саркофаги. Здесь он остановился и, присев на голову упавшей статуи, погрузился в задумчивость, из которой его пробудило ворчанье собаки – та беспокойно бегала туда-сюда по пандусу, постоянно возвращаясь к нему, как будто хотела привлечь к чему-то его внимание.

Наконец в нем тоже проснулось любопытство и, следом за собачкой, Руперт спустился по пандусу вниз, к подземному бассейну. Он еще не дошел до самого низа, когда увидел свет, и, тихо подкравшись ближе, увидел в его лучах Бахиту и Меа. Первая склонилась над водой, вторая, завернувшись в темный плащ, сидела на местный манер у края бассейна. Догадавшись, что старая цыганка исполняла один из своих дневных ритуалов, Руперт поманил к себе собачку и замер, пристально наблюдая за обеими женщинами.

Вскоре он увидел, как Бахита оттолкнула от края бассейна лодку, примерно тех же размеров, какие мальчишки пускают в прудах лондонских парков. Это была уменьшенная копия древнеегипетской погребальной ладьи, с полупалубой впереди, на которой лежало что-то вроде крошечной мумии, и всего одним парусом. Бахита как можно сильнее толкнула ее, и она поплыла на середину бассейна, который был размером с большой пруд. Затем сила толчка сошла на нет, и ладья застыла на месте. Тогда Бахита взмахнула жезлом, который держала в одной руке, и произнесла нечто вроде заклинания, чьи слова Руперт сумел расслышать и понять:

– Ладья, ладья, ты, что несешь то, что принадлежало ему, выполни мое повеление. Плыви на север, плыви на юг, плыви на восток, плыви на запад, куда поведут его стопы, а там, где они остановятся, остановись и ты. Ладья, ладья, пусть твоим парусом управляет его Двойник, ладья, пусть его Дух наполняет твой парус. Ладья, ладья, именем Ра, повелителя жизни, и именем Осириса, повелителя смерти, я заклинаю тебя доставить то, что было его, на север, юг, восток или запад, где он решил, наконец, остановиться. Ладья, ладья, слушайся меня[17].

Она умолкла, глядя на маленькую лампу, горевшую на носу ладьи перед чем-то, что напоминало игрушечную мумию. Меа поднялась во весь рост, провожая ладью взглядом. Руперт и собачка также наблюдали из темноты. Какое-то время ладья оставалась неподвижной, затем один из бесчисленных сквозняков, продувавших эти подземные камеры, наполнил ее парус, и она поплыла через воду.

– Она плывет на запад, – прошептала Меа.

– Да, – ответила Бахита, – так же, как и он. Но останется ли она на западе?

– Лишь бы нет, – отозвалась Меа. – Ибо издревле запад был страной смерти, и потому гробницы лежат к западу от этих вод. Там, где солнце садится за западный берег Нила, наш народ на протяжении тысячелетий хоронил своих мертвых. Нет, ладья, только не неси его на запад, где царит Осирис, на холодный и скорбный запад. Возвращайся к дому Ра и остановись в его свете.