Так она шептала, как будто на восточный манер сочиняя себе под нос песню, и все это время взгляд ее был устремлен на крошечную лампу, что показывала положение ладьи. Достигнув западного края бассейна, та на несколько мгновений замерла там. Увидев это, Меа повернулась к Бахите, чтобы ее отругать.

– Зачем, – спросила она, – ты привела меня сюда играть в эти детские игры?

Неужели Бахита считает, что она, Меа, получившая образование в Луксоре и огромное число уроков у бея, поверит в ее глупую магию? В то, что игрушечная ладья, пусть даже та везет человеческую ногу, завернутую, словно мумия, способна предсказать, куда судьба занесет ее владельца?

– Если ладья поплывет правильно, то ты поверишь. Если же нет – ты не поверишь. Я так и думала, и так и должно быть, – сухо ответила Бахита. В этот момент с маленькой лампой, стоявшей перед ногой-мумией, что-то случилось, ибо она погасла.

Теперь Меа не на шутку рассердилась и наговорила Бахите резких слов, и про ее методы предсказания, и про примитивное и непросвещенное состояние ее ума в целом.

– Если принять предсказание твоей лодки, – заявила она, – я должна поверить в то, что он не только останется на западе, но и умрет там, ибо, посмотри, свет погас.

– Умирают не только человеческие тела, – ответила Бахита в свойственной ей резкой манере, – а также их надежды, мечты и даже удача. Кто скажет, что именно?

Пока она это говорила, откуда-то из темноты бассейна в круг света лампы, которую она держала в руках, вернулась их волшебная ладья. Порыв ветра из гробниц по ту сторону бассейна, задувший лампу, одновременно наполнил ее парус и вернул ее назад, наполовину наполненную водой, которую она зачерпнула при повороте, причем вернул быстро и прямо к тому месту, где Меа на коленях стояла у края воды. Увидев это, она вскрикнула от радости и, наклонившись над водой, протянула руки и поймала ладью, прежде чем той утонуть, и прижала ее к груди.

– Положи ее, – приказала Бахита, – ты ведь в нее не веришь. К тому же она мокрая, и ты испортишь свое платье. Нет, нога бея – моя, а не твоя. Это я привезла ее от колодцев.

И они принялись ссориться из-за несчастной мумифицированной конечности, которую Руперт в последний раз видел много дней назад, когда пытался отступить через горы. Древние заклинания Бахиты, как обычно, были весьма любопытны, хотя теперь, когда в них был задействован потерянный фрагмент его тела, Руперт нашел их не слишком приятными. Сам он в такие вещи совершенно не верил. Они интересовали его скорее с исторической или даже духовной точки зрения. Но больше всего его тронуло то, какую роль играла в этом ритуале Меа. Было видно, что ее интерес к будущему нисколько не ослаб. Более того, Руперт чувствовал, что еще не скоро забудет лицо этой красивой, хотя и странноватой девушки, обитательницы пустыни и наследницы древней династии, когда она выхватила из воды тонущую лодку и ее малоприятный груз и, словно ребенка, прижала к своей груди. Эта картина ничуть не облегчила его расставание с ней.

Когда, наконец, Руперт вернулся домой – ковылять, опираясь на костыль, среди камней храма было делом нелегким – он сел на ступени, уверенный в том, что Меа захочет увидеть его и ему придется пережить эти мгновения. Вскоре собака рядом с ним залаяла, а в следующее мгновение он увидел, как она медленно идет по дорожке к его дому. Плащ на ней был распахнут, платье все еще мокрое там, где она прижимала к груди лодку, с которой капала вода. Руперт попытался встать ей навстречу.

– Сиди, Руперт-бей, – сказала она. – Сиди. Зачем тебе вставать ради меня?

– Я не могу сидеть, пока ты стоишь, – ответил он.

– Тогда я тоже сяду, по другую сторону от пса. Ведь, правда, он похож на того бога на стене, как ты называл его, Анубис, брат Осириса? Нет, только не рычи на меня. Анубис. Я не обижу твоего хозяина. Ты, злобный божок мертвых.

– Где ты была, что платье на тебе мокрое? – спросил Руперт.

– Спроси Анубиса. Он мудр и знает не меньше своего хозяина. Я была в склепе и наклонилась над водой, чтобы посмотреть, не сделалась ли я уродливее, чем обычно.

– Вздор! – ответил Руперт.

– Ты мне не веришь? Тогда, значит, меня мучила жажда, и я решила сделать глоток воды. Когда много плачешь, очень хочется пить. Все еще не веришь? Тогда, наверно, я посмотрела в воду и увидела там картины.

– Какие же картины ты могла увидеть в таком темном месте?

– О, разные, и темнота не помеха. Можно видеть картины внутри, как ты, когда был слепым. Я скажу тебе, что я вижу. Я вижу, что ты возвращаешься сюда и я больше не плачу. Я… я счастлива. Пусть этот пес перейдет на другую сторону. Он хочет меня укусить, он ревнует, потому что ты смотришь на меня, а не на него.

Возмущенный Анубис был пересажен на другую сторону, однако даже с безопасного расстояния он продолжал рычать и скалить зубы.

– Очередная чушь Бахиты, как я понимаю, – произнес Руперт. – Мне казалось, ты перестала верить в ее байки и знамения.

– Что означают байки и знамения? Ничего. Бахита – выжившая из ума старуха, боги – старые камни, я в них не верю. Раз ты так говоришь, значит, так оно и есть. Я верю тебе и себе – тому, что говорит мне мое сердце. А мое сердце говорит мне, что ты вернешься. Поэтому я счастлива.

– В таком случае, Меа, боюсь, что твоему сердцу известно больше, чем мне.

– Да, – ответила она, – оно думает больше, чувствует больше и знает больше. И это правильно. Ты чего ожидал? – и внезапно оставив свой ломаный английский, Меа заговорила с ним на своем богатом, родном арабском. – Послушай, Руперт, гость моего дома, гость моего сердца, спаситель моего тела, проливший ради меня свою кровь. Ты считаешь меня глупой, греющей руки на болотных огнях, срывающей цветы, которые вянут, верящей, будто это бессмертные звезды, упавшие, чтобы украсить ее грудь и волосы. И все же она находит в болотном огне тепло, а у мертвого цветка – сердце. Я думаю, что ты вернешься, как и почему, неважно, но на всякий случай ты дашь мне клятву, ты поклянешься мне именем своего Иисуса, чтобы никогда ее не нарушить.

– Что за клятва? – с тревогой спросил Руперт.

– Вот эту: иногда лампы гаснут, и там, где нам казалось, был свет, воцаряется тьма. Иногда надежда изменяет нам, а смерть подстерегает там, где должна быть жизнь. Это может случиться с тобой, Руперт-бей, в твоей холодной, западной стране заходящего солнца.

– Ты хочешь сказать, что я найду свою жену мертвой? – спросил он дрогнувшим голосом. – Что, ты видела в воде такую картину?

– Нет, этого я не видела и не знаю. Думаю, она жива, и с ней все хорошо. Но смерть бывает разной. Может умереть вера, может умереть надежда, может умереть любовь. Говорю тебе, я не знаю. Я не владею волшебством. Я не верю в пророчества. Я верю лишь в то, что говорит мне мое сердце, и возможно, оно ошибается. И все же я прошу тебя поклясться мне. Если то, что произойдет с тобой там, больше не будет удерживать тебя на Западе, если тебе понадобится обрести новую веру, новую надежду и новую любовь, в таком случае возвращайся в Таму и ко мне. Поклянись мне именем твоего бога, Иисуса. Чтобы я была уверена, что ты сдержишь свое слово.