– Помнишь тетю Нору, Нору Николаевну, такую полную веселушку-хохотушку, она еще на дни рождения ко мне всегда приходила? – вдруг спросила мать.

Нору Николаевну Александр помнил и относился к ней с приязнью, потому что она держалась с ним на равных, про оценки не спрашивала, нравоучениями не досаждала (почему многие так любят поучать чужих детей?) и действительно была веселой и смешливой.

– Помню, – ответил Александр. – Давно ее не видел, кстати. Что с ней сейчас?

– Ушла на пенсию, круглый год живет в Болшево, в коттедже у племянницы. Болеет, из дому не выходит, иногда перезваниваемся, – доложила мать. – Так вот у нее был близкий друг, инженер из Владимира. Казалось бы, разве это расстояние? Два часа на электричке. И оба были свободны, но так у них ничего и не сложилось. А долго тянулось, лет восемь, не меньше. Все какие-то обстоятельства мешали. Прости мне, Саша, прозрачность моего намека и то, что я позволяю себе затрагивать темы, которые меня совсем не касаются, но если ваши с Августой обстоятельства затянутся надолго, то, стало быть, это всего лишь отговорки, вуаль, наброшенная на ваши отношения, которые есть просто красивый роман, не более того. Если обстоятельства мешают, то их полагается преодолевать. Или же не надо ссылаться на них вообще. Это мое личное наблюдение. Ты пойми меня правильно, Саша, я не собираюсь вмешиваться в дела моего единственного сына и каким-либо образом осложнять его жизнь, я достаточно умна для этого, но мне никто не запретит печалиться по поводу твоей неприкаянности. Неприкаянность – это плохо, это скучно, а мне хочется, чтобы у тебя все было хорошо. Но я хотела поговорить с тобой не о глобальном, а о конкретном. Дело в том, что по отношению к Августе я была не совсем права и объективна… Порой так трудно выражать мысли словами. Мысли крутятся-вертятся, а нужные формулировки не находятся.

– Скажи, как получится, мам, я постараюсь понять тебя правильно.

– Как получится? Хм… Скажу так, Саша. В прошлый раз я тебе говорила, что, на мой взгляд, ты вряд ли сможешь быть счастлив с Августой. Но я, наверное, ошиблась. Все люди ошибаются, людям это свойственно – ошибаться… Ты ее любишь, правда?

– Люблю, – не раздумывая, ответил Александр, немного удивишись вопросу.

– А она тебя?

Иногда самые простые вопросы могут озадачить так, что мало не покажется.

– Наверное, тоже, – сказал после небольшой паузы Александр, и эта пауза, как и слово «наверное», были замечены и приняты во внимание.

– Августа – как красивый цветок. – Поэтичные сравнения никогда не были маминым коньком. – Я бы сравнила ее с орхидеей…

– Точно! – одобрил Александр, удивившись, как такое верное сравнение не пришло ему в голову раньше, или, может, приходило, но забылось; нет, кажется, все-таки, не приходило. – Орхидея и есть.

– Я была слишком категорична, когда заявила, что ты не будешь счастлив с ней, потому что у вас разные эмоциональные категории, – продолжала Елена Григорьевна. – Надо же, даже термин подобрала. А потом я подумала на досуге, я же постоянно о тебе думаю, и поняла, что была не права. Августа может украсить твою жизнь и даже сделать тебя счастливым, если ты не будешь слишком требовательным к ней. Понимаешь, о чем я? Она может быть рядом с тобой, но она, как мне кажется, никогда не будет принадлежать тебе… Нет, это я не так выразилась, какая-то домостроевщина получилась. Она может быть рядом с тобой, но в то же время будет сама по себе, так, наверное, правильнее. Я говорю это не для того, чтобы внести разлад в ваши отношения, а с прямо противоположной целью – чтобы ты не обольщался и не требовал от нее большего, чем она сможет тебе дать. Так вам будет лучше, проще, веселее и приятнее. Если ты любишь ее, то должен любить ее такой, как она есть, и стараться понимать. Делать так, чтобы ей с тобой было хорошо, чтобы вам друг с другом было хорошо. Счастье возможно, но это будет… такое… сдержанное счастье, не очень бурное, что ли. Но – счастье. Я не пошла на попятный во имя каких-то целей и не решила подсластить пилюлю, которую преподнесла тебе в прошлый раз. Я на самом деле поняла свою ошибку и говорю тебе об этом. И еще – форсируй-ка ты обстоятельства, сын. Если вам суждено счастье, то не надо позволять обстоятельствам ему мешать. Переезжай сам в Питер, уговаривай Августу переехать в Москву, в конце концов, поселитесь в Бологом, на полпути между вашими городами!

Александр улыбнулся, представив подобный вариант. Может, именно в этом и есть настоящее счастье? Маленький городок, какая-нибудь районная больница, в которой он будет работать «хирургом широкого профиля», а Августа станет заведовать лабораторией. Собственный дом, петрушка в огороде, по выходным – рыбалка в компании Дани… Какая славная пастораль. Только, увы, не для Александра Берга. Да и Августа вряд ли согласится. Но решение красивое, в стиле царя Соломона и прочих мудрецов древности – ни нашим ни вашим, а строго посередине.

– Ну, про Бологое, это я так, для красного словца, – на всякий случай уточнила мать. – А все остальное сказала серьезно. Надеюсь, ты меня правильно понял?

– Понял, – сказанное матерью во многом было созвучно теперешним мыслям и ощущениям Александра. – Я же всегда тебя понимаю.

– А что ты думал после прошлого нашего разговора?

– Что мы еще вернемся к этой теме. – Александр улыбнулся и подмигнул маме.

– Ты не ошибся, – констатировала она. – Вот, пожалуй, и все, что я хотела тебе сказать. Сумбурно получилось, может, и не стоило начинать этот разговор заново, но я должна была уточнить свое мнение… Надеюсь, ты на меня за это не сердишься?

– Ну что ты, мам! – горячо возразил Александр. – Почему это я должен сердиться? С какой стати? Я все понимаю, и если говорить начистоту, то… Ладно, давай ужинать, а то котлеты перестоят.

Котлеты в соусе, да еще и под крышкой, могут немного перестоять, это нестрашно. Но для того, чтобы свернуть разговор, нужен предлог, пусть даже и неуклюжий. Сам по себе разговор уже «свернулся», а начинать сеанс «показательного самокопания» вряд ли уместно.

«Орхидея… – думал Александр, с аппетитом воздавая должное материнской стряпне. – Орхидея… Нежные лепестки… Утонченное изящество… Оранжерейный цветок… Мой оранжерейный цветок из Северной столицы…»

К разговору об Августе больше не возвращались. После ужина говорили на всякие-разные темы, старательно обходя эту. Но у Александра сложилось впечатление, что мама чего-то недосказала. Но это «что-то» явно было второстепенным, каким-то штрихом, дополняющим общую картину, а общая картина и так была Александру ясна. И его радовало, что мама не отрицает возможности того, что ему будет хорошо с Августой.

Материнскому мнению Александр придавал очень большое значение. Не потому что был инфантильным маменькиным сынком, а потому что любил маму, уважал ее, ценил ее ум и опыт и прекрасно понимал, что никто не знает его лучше, чем она, и никто так горячо не желает ему счастья. Одно дело, если мама считает, что Александр не сможет быть счастливым с Августой, и совсем другое, если она не отрицает возможности этого счастья, только думает, что оно будет «сдержанным». Отношение самого Александра к Августе от чьего-то постороннего (пусть даже и материнского) мнения не зависело, но материнский настрой в какой-то мере влиял на его собственный.