– Как вы, милиционеры, любите перекладывать на другихответственность, – усмехнулся Липартия. – А в том, что Черкасов ужевосемь месяцев уничтожает еврейских детей и никто его не остановил, чья вина?Тоже моя? Что наша доблестная милиция делала целых восемь месяцев? Почему неискала его? Почему позволила ему погубить девять жизней?

Настя поняла, что все бесполезно. Он не слышит ее. Не хочетслышать. Он слушает только самого себя. Внезапно ее охватила такая злость, чтоона почти потеряла контроль над собой.

– Гиви Симеонович, можно задать вам вопрос не по теме?

– Пожалуйста.

– В каком году вы окончили среднюю школу?

– Какое это имеет значение? – изумился Липартия.

– Я прошу вас ответить, если можно.

– В семьдесят четвертом.

– И потом что? Армия? Или институт?

– Институт. Я не понимаю цели ваших вопросов.

– Я тоже не понимаю, – улыбнулась Настя. – Номне кажется, что в школе вы были активным комсомольцем, а в институте – членомбюро. Я угадала?

– Ну… Да. Как вы догадались?

– По вашей манере вести дискуссию. Вы не желаетевникать в суть доводов собеседника, у вас своя задача – отстоять собственнуюпозицию. Но поскольку истинное содержание вашей позиции не может быть оглашено,вы и не пользуетесь аргументами, подтверждающими вашу правоту, а прибегаете кдемагогическим фразам, которые не имеют ничего общего с сутью дискуссии, затовынуждают собеседника или оппонента оправдываться. Старые приемы плохихпартработников. «Ты не можешь идти на субботник, потому что у тебя дети болеюти некому с ними сидеть? А ты знаешь, что в Корее дети от голода умирают?» Воттак примерно. Прошу извинить за то, что отняла у вас время. Всего вам доброго.

Выйдя на улицу, она уже корила себя за несдержанность.Наверное, не надо было грубить этому журналисту. Теперь обязательно напишет вкакой-нибудь статье, что все милиционеры – хамы и грубияны, а женщины –особенно. Да ладно, бог с ним.

* * *

Вечером Черкасова доставили на Петровку. Задержание прошлолегко и без проблем, потому что было, во-первых, хорошо подготовлено, аво-вторых, Черкасов практически не оказывал сопротивления и оружия у него небыло. Узнав об этом, Настя почувствовала близость неудачи. Ощущение былосмутным, но очень неприятным. Когда человек, подозреваемый в серии тяжкихпреступлений, дается в руки так просто, добра от этого не жди.

Работали с Черкасовым Коротков и Селуянов. Настя сидела всвоем кабинете, ожидая результатов их беседы. Гордеев тоже домой не уходил,хотя шел уже десятый час. Позвонили оперативники, проводившие обыск в квартиреЧеркасова.

– Кассеты все на месте. Две упаковки сигарет с марихуаной,немножко кокаина. Больше ничего.

– А метедрин? – настороженно спросила Настя.

Погибшие мальчики умерли от передозировки именно метедрина.

– Нет. Только марихуана и кокаин. Да, еще дневник нашлисо всякими сексуальными описаниями.

Это уже хорошо, подумала она. Если в дневнике есть все, чтонужно, то, может быть, удастся найти то проклятое место. Ребята мучаются сЧеркасовым уже битых два часа, но пока все без толку. Кражу признал сразу, адальше – ни с места.

В десять к ней в кабинет зашел Гордеев, вид у него былусталый и расстроенный.

– Иди домой, деточка, – сказал он. – Поздноуже. Завтра утром все узнаешь. Все равно, чует мое сердце, ничего он сегодня нескажет. Отправим его в камеру поспать, сами отдохнем, а завтра с утречка сновыми силами возьмемся за дело. Вымотались мы все за эти дни, потому и работане клеится.

– Сейчас его дневник привезут, – возразилаНастя. – Там должно быть то, что нам нужно. Я хочу сама посмотреть.

– Завтра посмотришь. Умей терпеть и откладывать напотом. Очень полезный навык. Давай, давай, собирайся. И Чистякову своемупозвони, чтобы встретил тебя у метро.

– Да не стоит, Виктор Алексеевич, дойду, ничего со мнойне случится.

– Когда ты доедешь до «Щелковской», будет ужедвенадцатый час. Звони прямо сейчас, чтобы я слышал. Мне только этой головнойболи не хватало – беспокоиться, чтобы тебя, бестолковую, поздно вечером неограбили и не убили. Других забот у меня, конечно, нет. Звони, я кому сказал.

Она вздохнула и потянулась к телефону.

* * *

Ночь она провела без сна и около шести утра поняла, что неможет больше находиться в постели, что вообще-то было для нее весьма необычным.Настя всегда с трудом просыпалась по утрам.

Она тихонько встала, стараясь не разбудить мирно спящегомужа, приняла душ, выпила кофе и стала одеваться. Но Леша все-таки проснулся.

– Ты куда в такую рань? – удивленно протянул он,высунув руку из-под одеяла и взяв стоящий на полу будильник.

– Поеду я, Лешик, сил моих нет терзатьсянеизвестностью. Вчера задержали преступника, который мальчиков похищал. Хочуузнать, что он говорит.

– А-а-а, понятно, – кивнул он. – Вчера потелевизору что-то такое говорили. Правда, они в основном возмущались, чтоманьяк до сих пор не пойман. Можете вчинить телевизионщикам иск за клевету исодрать с них изрядную сумму за диффамацию.

– Была бы моя воля, я б с них не сумму содрала, ашкуру, – в сердцах бросила она. – Испортили нам всю разработку этиохотники за жареным. Как же они милицию не любят! Хлебом не корми, только дайнаписать или рассказать, какие мы плохие, ленивые и профессионально убогие.Все, солнышко, я помчалась.

Обычно по утрам, когда Настя ехала на работу, вагоны поездовметро были плотно набиты пассажирами. За много лет она привыкла к ежеутреннейтолчее и давке и уже почти не замечала ее. Но сегодня она ехала намного раньше,и в вагонах было свободно, можно было даже сесть и почитать. Настя устроилась вуголке и открыла купленные в подземном переходе газеты. Так и есть. Никто непромолчал. Сообщения различались только степенью акцентирования вниманиячитателей на еврейском вопросе. Зато фамилию Черкасова упомянули все. Простопоразительно, до чего журналисты не боятся ошибиться! Хватают непроверенныесведения, неизвестно из какого источника добытые, и публикуют их, совершенно недумая о том, что все это может оказаться неправдой. И не просто неправдой, аклеветой и оскорблением. А это уже статья Уголовного кодекса. Вот окажется, чтоона, Настя Каменская, ошиблась и что Черкасов никакого отношения к этим смертямне имеет, перед ним извинятся и интеллигентно посадят за кражу видеокассет. Аон возьмет да и подаст на журналистов в суд за то, что они публично утверждали,будто он – кровавый маньяк-убийца, губитель невинных детских душ. Ведьфамилию-то напечатали. А что? Идея свежая. Ему в колонии все равно занятьсянечем будет, свободного времени навалом, вот и станет письма строчить винстанции, просить привлечь клеветников к ответу и взыскать с них за моральныйущерб. А журналисты начнут на Свалова кивать, мол, он представительправоохранительных структур, его слову они доверяют. Он сказал – они написали.Какие у них основания сомневаться? Интересно, что Свалов в этой ситуации будетделать? Наверняка скажет, что пошутил. Или вообще от всего отопрется. Илисошлется на Гордеева и Каменскую, которые уверяли его в том, что Черкасов –преступник…