Во Французском консульстве Натан сдал работу быстро, долго не задерживаясь. А вот в Австрийском нужно было отдавать долг чести, по крайней мере, что касается задушевного поэтического общения, Паулю Фогелю. Горлис вынужден был разочаровать поклонника Новалиса, сказав, что дворянин Гологордовский, кажется, убит. И поэтому никому ничем помочь уже не сможет. Фогель опечаленно махнул рукою, сказав, дескать, знаю, знаю. (Интересно, откуда знает? Хотя… город велик, в канцелярии да полицмейстерстве много народу работает, а молчать не все умеют.) Было видно, что начальник канцелярии сильно расстроился, не на показ, а совершенно искренне. А в сём состоянии у него было одно лекарство для улучшения настроения: наведение порядка в его и без того безупречном бумажном хозяйстве.

Натан уже собирался откланяться, как начальник канцелярии, рассортировывавший бумаги, обратился к нему, помахивая неким конвертом:

— Так что же, господин Горлиц, я письмо от этого «тронутого» выбрасываю?

Натан, мысленно уже готовившийся к непростому разговору с Вязьмитеновым, вообще не понял, о чем речь.

— Извините, господин Фогель, я всё в бегах да в бегах. Будьте так любезны, напомнить, о каком письме идет речь.

— Да, история недельной давности. Я тогда получил письмо от анонима. А в нем прожекты, написанные с твердокаменной серьезностью. Однако презабавно, можно даже сказать — уморительно.

Горлис начал припоминать: да-да, в прошлый четверг или пятницу был тот редкий случай, когда Фогель не мог удержать громкого и долгого смеха, читая какое-то письмо.

— Я тогда предложил вам с вашей политической осведомленностью почитать сию писанину, дабы насладиться стилем и логикой, точнее, ее отсутствием. А вы ответили, что очень заняты, потому — «как-нибудь не сейчас, а позже». Вот, неделя прошла. Ежели вам сие забавное письмо не интересно, так я выброшу…

Да, вот теперь Горлис полностью вспомнил ту историю. Господи, ну как же отказаться от этого ненужного письма, присланного неведомым адресатом. Да повежливей, чтобы не обидеть «старину Фогеля». Но, кажется, тот и сам не собирался настаивать.

— Вижу, что не интересно. Пожалуй, вы правы. Что там читать? Какой-то бред от «тронутого». Как Австрийская империя вкупе с Российскою может заняться обустройством близких к нам территорий…

Что? И тут всё та же тема. Да еще это определение, данное Фогелем, — «тронутый». Это ж то же самое, что «полоумный», как назвал прошедшей ночью убитого шляхтича Понятинский. А вдруг сие — письмо от Гологордовского, который перед тем уже протоптал дорожку в Консульство.

— Погодите! — воскликнул Горлис так, что Фогель даже слегка вздрогнул от неожиданности.

Начальник канцелярии собирался по установленному порядку мелко порвать письмо перед тем, как отправить его в корзину. Но тут застыл с ним на одно мгновение. А в следующее уже протянул его младшему коллеге.

— Что ж, берите, господин Горлиц. Рад буду, если оно вас немного потешит.

Натан взял сложенный вдвое плотный конверт и подумал: «Что ж теперь делать? Положить письмо в карман, дабы прочитать его потом, наедине с самим собою? Или же развернуть сейчас, в присутствии Фогеля?» Решил, что второе будет правильней, во-первых, чтобы утешить начальника канцелярии в его дурном настроении, во-вторых, а вдруг потребуются некие пояснения, так их удобней будет испросить прямо сейчас, чем приходить завтра — специально для этого?

Натан развернул сложенный конверт, открыл его и… И увидел, что внутри ничего нет!

А начальник канцелярии, уже не смотревший за его манипуляциями, но занимавшийся сортировкой последующих бумаг, работал со своей обычной четкостью и расторопностью.

— Господин Фогель!

— Да-да…

Ей-богу, даже жалко было отвлекать человека, вот как раз нашедшего успокоение в работе.

— Господин Фогель, видите ли, дело в том, что конверт пуст.

— Как это пуст? — Собеседник посмотрел на Натана, оторвав глаза от своих бумаг; на лице его заиграла растерянно-недоверчивая улыбка. — Не может быть, чтобы он был пуст. Я точно помню, как неделю назад, трижды прочитав, сложил полученное письмо да отправил его обратно в конверт.

— Однако же, дорогой господин Фогель, его нет. Можете сами убедиться.

Чиновник настороженно, будто ядовитую змею, взял протянутый конверт. Раскрыл его пошире, посмотрел да еще рукой пошарил внутри, будто письмо могло забиться куда-то в уголок. Когда же он ничего не обнаружил, лицо его стало растерянным до крайности.

— Да что ж… да как же это… Письмо какого-то тронутого, предназначенное для уничтожения… И вдруг — исчезло. Кому оно нужно? Не может сего быть! Или я его куда в иное место положил?..

Если честно, то растерянность Натана была столь же полной и всеобъемлющей. Он тоже стал корить себя — ну почему, почему неделю назад было не взять письмо да не сохранить на потом. Но, оценив ситуацию более придирчиво, Горлис решил, что корить себя не за что. Неделю назад он и представить не мог, что прожектёрское письмо может хоть каким-то боком касаться убийства, случившегося в Рыбных лавках. А примерно собирать всякую всячину, имеющуюся в городе, он тоже не может — не хватит ни времени в его жизни, ни пространства в его доме.

И сейчас славного Фогеля было, конечно, жалко. При этом не имелось никакой возможности посвятить его в дела расследования, ведущегося по просьбе русских властей. Но всё же выразить поддержку стоило.

— Господин Фогель, мы все знаем ваши деловые качества. Просто что-то случилось. Вы не могли ошибиться!

И эти слова, казавшиеся Горлису простыми, всего лишь ободряющими, оказали на собеседника сильное воздействие. Тот уже почти готов был усомниться в собственной памяти, а то и компетентности. Но, получив быструю и однозначную поддержку, обрел твердую почву под ногами.

— Благодарю вас, господин Горлиц. Хотелось бы верить, что вы правы. Но ежели так, то получается, что в сих стенах произошло… международное преступление. — Глаза Фогеля стали металлически холодноватыми, как всегда бывало у него при обнаружении какого-то непорядка или даже просто несоответствия обновленной картины мира той, что имелась ранее.

Натан начал быстро соображать, не может ли заявление начальника канцелярии чем-то угрожать и ему. Но Фогель опередил его, сказав с максимально возможной сердечностью:

— Также я должен поблагодарить вас, господин Горлиц, но уже не от себя лично, а в рамках моих полномочий — от канцелярского отдела консульства Австрийской империи. Ваша внимательность и интерес ко всем сторонам профессии помогли вскрыть это преступление, которое могло бы оказаться незамеченным.

Натан учтиво склонил голову, приподняв уже надетый цилиндр. И в рамках всё тех же «внимательности и интереса ко всем сторонам профессии» он попросил еще раз взглянуть на конверт, судьба которого так сильно изменилась в несколько минут. Сначала ему надлежало разорванным оказаться в корзине; потом — отправиться в карман к Горлису; и вот теперь — быть подшитым в деле, заведенном для внутреннего расследования.