— Нужно сделать так, чтоб он подольше не возвращался домой, — сказала она. — Девочка пока поживет у бабушки с дедушкой.

— Нам есть за что его прищучить, комиссар. Один раз он уже смылся, поэтому может снова улизнуть.

— Надеюсь, судья думает так же.

Она не стала уточнять, что уже пообщалась с Креспи, чтобы удостовериться, что мужчина не скоро вернется к дочке. Дальнейшую судьбу его родительских прав, которых он едва не лишился, как, впрочем, и собственной жизни, будут решать социальные службы.

Посмотрев на часы, Тереза вспомнила о тех, перевернутых, что были пристегнуты к запястью чучела. Смысл этого послания пока от нее ускользал. Через несколько часов забрезжит рассвет, и можно начинать поиски. Оставалось надеяться, что погодные условия будут им благоприятствовать. Ночью все бодрствовали. Мысли о маленьком Маркусе в руках убийцы не давали забыться сном даже на пару минут.

Подперев отяжелевшую голову руками и не обращая внимания на боли в спине, Тереза перечитывала показания Данте Кравина.

— Отсутствие лицевой мимики, — пробормотала она, пробегая глазами по описанию убийцы.

Марини подошел поближе.

— Он прямо так и сказал? — спросил он у Де Карли.

— Более или менее. Понятно, что он имел в виду. Это-то его больше всего и впечатлило.

— Отсутствие лицевой мимики, имитация звуков и затрудненная речь, — заключил инспектор, дочитав рапорт.

Тереза оторвалась от бумаг и внимательно посмотрела на него. Казалось, Марини пришла в голову интересная мысль.

— Тебе это что-то напоминает? — спросила она, не надеясь на утвердительный ответ.

Тот удивленно на нее посмотрел. Было похоже, что он сам не верит в то, что собирается произнести.

— Случай с Тридцать девятым, — выговорил он.

Тереза недоуменно переспросила:

— Какой еще случай с Тридцать девятым?

Марини сел рядом с ней и стал что-то набирать на клавиатуре компьютера.

— Я штудирую учебник по психологии, — пояснил он. — Среди всякой бесполезной ерунды там описывается один удивительный случай… Даже не верится, что это было на самом деле! Вот, нашел! Иоганн Альберт Вальнер, — прочитал он вслух заголовок статьи в Интернете.

У Терезы пошла кругом голова. «Вальнер!» — подумала она. Как на кресте Гиппократа.

— Кто это? — спросила она.

— Австрийский врач и психиатр, — ответил Марини, — изгнанный из профессии за поставленный им лет этак сорок назад уголовный эксперимент. Вальнер, — пробормотал он, взглянув на нацистскую реликвию. — Его отец, Вольфганг Вальнер, был медиком СС. Эта медаль, вероятно, как-то связана с родом его занятий.

— Может, воспоминание о годах учебы в университете? — предположила Тереза, сопоставив даты. Стараясь оставаться спокойной, она следила за дыханием, хотя это давалось ей с трудом. Из головы не шел неприятный вопрос: как она, прочитавшая практически всё на свете по психологии, могла упустить этот из ряда вон выходящий случай? Из статьи, стоявшей у нее перед глазами, следовало, что история с Тридцать девятым в свое время наделала так много шума, что ее даже поместили в учебник, на который наткнулся Марини.

Я это упустила или память стерла все сведения об этом деле?

— О каком эксперименте идет речь? — вмешался Кнаус.

— О материнской депривации. Все происходило в нескольких километрах от нас по ту сторону границы, — пояснил Марини. — Вальнер был последователем Рене Шпица, еще одного австрийского психиатра, иммигрировавшего в Америку. Однако в своих опытах он зашел намного дальше своего предшественника.

— И что же он сделал? — спросил Де Карли.

— Управляя сиротским приютом, он запретил всем сотрудницам проявлять при уходе за детьми какую-либо заботу, в особенности материнского характера. У малышей даже не было имен, только номера около люлек. Это называлось «деперсонификация».

— А это было законно? — задал вопрос Паризи.

— Думаю, нет, — ответил Марини. — Но это не остановило Вальнера и его подельников. Медсестрам запрещалось как говорить с детьми, так и смотреть на них. Они носили капюшоны с прорезями для глаз, чтобы скрывать выражение лиц.

На какое-то мгновение все застыли. Затем взгляды всех присутствующих обратились на капюшон. Терезе не составило труда догадаться, о чем они подумали: о тех, кто с нездоровой целью носил этот капюшон, и о тех, кто слишком долго смотрел на него снизу вверх.

— Младенцев кормили и содержали в чистоте — вот и вся забота, — продолжал Марини. — Спустя какое-то время от такой «обработки» у детей появлялись бессонница, боязнь физического контакта, истощение, задержка в развитии моторики и отсутствие мимики. У всех, кроме одного — ребенка под номером тридцать девять. Младенец был активен и не только не увядал, а, напротив, хорошо набирал вес. Вальнер полагал, что этот ребенок обладает всеми качествами так называемого «отца» по Фрейду: лидера от природы, наделенного недюжинной внутренней силой.

— И что стало с этими детьми? — спросил Де Карли.

Марини прокрутил колесико мышки в низ страницы.

— Новенькая медсестра, нанятая Вальнером незадолго до этого, вызвала полицию. Приют взяли штурмом. Детей спасли, через несколько месяцев все негативные симптомы исчезли. Однако Вальнеру удалось скрыться. С собой он прихватил ребенка под номером тридцать девять — свое самое важное открытие.

— А как звали малыша? Там написано? — спросила Тереза, пытаясь скрыть дрожь в голосе.

— Андреас Хоффман. Его и Вальнера так и не нашли. А Агнес Браун, правую руку Вальнера, судили и приговорили к двадцати годам тюрьмы. Магдалену Хус, девушку, вызвавшую полицию, взяли на работу в приют, когда тот снова открылся. Спустя какое-то время следователи выяснили, что Вальнер был просто одержим евгеническими идеями нацистов.

«Андреас», — подумала Тереза. Наконец-то в ее руках оказалась хоть какая-то ниточка.

— Бедный ребенок. Бог знает, что с ним стало! — вздохнул Де Карли. Марини чертыхнулся, а Кнаус опустил глаза на штаны, которые без конца теребил.

Тереза встряхнула головой и обвела всех троих удивленным взглядом.

— Неужели вы не догадались? — спросила она. — Это он! Наш убийца и есть тот исчезнувший мальчик!

Взволнованная, она поднялась на ноги, вмиг забыв о своих проблемах.

— Он раскрашивает белым лицо потому, что это примитивная форма любви и самоопределения. Целыми днями перед его глазами был только белый потолок и капюшон. Я думала, он страдает раздвоением личности — ведь с разными людьми он ведет себя по-разному. Но, оказывается, у него просто нет личности с точки зрения медицины. Он просто имитирует тех, кого видит, как младенец. Это его способ общения.

Наконец Тереза поняла причину всех противоречий и нестыковок в психологическом и поведенческом профайле Андреаса.