Мими с Бат-Шевой воскресным днем сидели на одеяле в парке Одобон. Аяла кормила уток в пруду остатками халы. Миссис Ганц кормила этих уток каждое утро ровно в десять – ей было приятно думать, что утки рассчитывают на нее. Она не подошла поздороваться, потому что была занята питомцами, а Мими с Бат-Шевой были так поглощены беседой, что не заметили миссис Ганц на скамейке прямо перед ними.

– Я знала, что это неправильно, – сказала Бат-Шева. – Я даже хотела пойти в микву, потому что так я хотя бы не буду совсем отрезана от веры. Но сознание того, что это неправильно, не помогало остановиться. Только вдвоем с ним я не чувствовала себя такой одинокой. Но стоило ему уйти, мне делалось только хуже.

– Бат-Шева, нельзя себя изводить, – промолвила Мими. – Все совершают ошибки, но важно извлекать уроки из прошлого и двигаться дальше. Тебе нужно сосредоточиться на том, какой большой путь ты проделала, а не копаться в том, над чем еще нужно работать.

– Я знаю. Но все же мне надо было удержаться. Когда я пришла в иудаизм, меня среди прочего очень захватила идея, что в ограничениях есть красота, что можно ощутить бо́льшую свободу, устанавливая запреты, чем когда всё в мире тебе доступно.

Мы понимали, почему Бат-Шева поделилась этим с Мими. Когда Мими спрашивала, как у нас дела, мы чувствовали, что она глядит много дальше наших никчемных ответов, прямиком в самые потаенные уголки наших сердец. Когда Эдит Шапиро беседовала с Мими, ей не приходилось говорить, что она почти свыклась со смертью мужа. Эдит полагала, что именно это хотят от нее слышать, ведь никому неинтересно знать, что боль так и не ушла, что и сейчас, четыре года спустя, она порой просыпается по утрам и горько сожалеет, что не умерла во сне. Но Мими давала понять, что совершенно нормально говорить о неприятном и печальном. Рена Рейнхард чувствовала то же самое: Мими была единственной, кроме Бат-Шевы, кому она могла рассказать о своих проблемах с мужем. Мими по несколько раз в неделю звонила узнать, как она, чтобы Рена не чувствовала себя одиноко.

И все же, пусть мы и привыкли, что Мими всегда вникала в наши проблемы, нас удивило, что она была так снисходительна к Бат-Шеве. Мы полагали, что прелюбодеяние – это черта, которую, коли уж перешел, назад дороги нет. Но миссис Ганц говорила, что Мими была сплошное участие, ни нотки осуждения, и мы недоумевали, было ли на свете что-то, что возмутит Мими, такой грех, на который не хватит ее сочувствия и понимания.

Несмотря на готовность Мими простить и забыть, Ципора Ньюбергер испытывала победоносное торжество: значит, все-таки было нечто неподобающее в том, что Бат-Шева ходила в микву. Она только запятнала мицву, используя микву во грехе. Ципора слыхала о женщинах, у которых был секс, нарушающий святость брака, и которые пытались обелить свой грех, ходя в микву. Просто извращение, так она считала. К тому же Ципора умела читать между строк в истории, которую поведала Бат-Шева Мими и Наоми. Хотя Бат-Шева старалась изобразить все так, будто роман возник из-за тоски по Бенджамину, Ципора прекрасно видела, что Бат-Шева из тех женщин, что охотятся на мужчин, даже женатых. Прелюбодеяние – это плохо, хуже не бывает. И причина самых скандальных происшествий.

Для Леанны Цукерман история с романом Бат-Шевы лишь подтвердила то, что она всегда в ней угадывала. Она видела, как Бат-Шеве одиноко, как она рвется сблизиться хоть с кем-то, пусть даже со старшеклассницами. Леанна знала, каково это. На первый взгляд у нее было все, чего не хватало Бат-Шеве: муж, многочисленная семья, община. Но это ничего не меняло. Если есть в тебе это одиночество, ничто не сможет его заглушить.

Новость о романе Бат-Шевы сильно задела за живое Рену Рейнхард. Выходит, она обратилась к Бат-Шеве за советом из-за своих проблем с мужем, а сама Бат-Шева была причиной точно таких же проблем еще в чьей-то семье. Она задумалась о той несчастной жене. Знала ли она об этой связи? Или только подозревала, как сама Рена? Сходила ли с ума всякий раз, как муж возвращался домой позже обычного? Перебирала бы снова и снова все, что он сказал, пытаясь найти хоть какие-то зацепки? Как бы ни помогла ей Бат-Шева в ее нынешней ситуации, Рена уже никогда не сможет обратиться к ней снова. На всем, что бы отныне ни сказала Бат-Шева, будет печать ее прошлого.

Теперь, зная это про Бат-Шеву, мы уже не могли так радоваться нашему плану с Аароном Фоксом. Несомненно, она скрывала то, что, как можно предположить, пришлось бы нам не по душе, и тогда мы задумались: а что еще она нам не рассказывает? И захочет ли теперь Аарон с ней знакомиться? Он ведь стал очень религиозным и вряд ли мечтает жениться на сотворившей такое.

Миссис Леви переключилась на других известных ей одиночек. Ее ниспосланным свыше предназначением, полагала она, было, среди прочего, найти мужа Йохевед Абрахам. Она прикидывала, будет ли это чересчур, если дать от имени Йохевед объявление в «Jewish Press». Хелен Шайовиц поняла вдруг, что со всей суетой вокруг стремительно надвигающейся свадьбы у нее совершенно нет времени думать о чем-то еще. И так неприятности валились одна за другой: фотограф, которого она наметила, был занят в тот день на другой свадьбе; оказалось крайне трудно найти платье матери невесты тон в тон персиковому оттенку декора в зале; получить идеальный свадебный торт можно было только с доставкой из Нью-Йорка.

Одной Джослин Шанцер удалось отбросить сомнения и продолжить делать дело. Она отлично знала, что успешная пара получается, только когда ведешь себя так, будто оба просто созданы для хупы. И, напоминала она себе, бывает и не такое. Она знавала и куда менее вероятные случаи, чем Аарон с Бат-Шевой. Если бы у них все сладилось, мы бы могли закрыть глаза на историю с женатым мужчиной. И если Аарон не узнает об этой истории, мы надеялись, что святость брака смоет печать греха. Джослин начала продумывать меню к пятничному ужину: ее знаменитая закуска «под лангуста» (рецепт почти тот же, что и с креветочным салатом), затем цыпленок барбекю, овощные оладьи и пирог из сладкой картошки с кремовым зефиром. Сытого довольного желудка бывает достаточно, чтобы захотелось пойти на второе свидание.

И вот знаменательный вечер наступил, и Аарон возвращался из синагоги с Джереми Шанцером. Он специально