пальто. Они разговаривали и смеялись, как закадычные подружки-ровесницы. Йосеф поглядывал на другие дома, надеясь, что нам сейчас некогда смотреть по сторонам. Как бы не так – как можно пропустить то, что происходит у нас прямо перед носом?

Мы собрались у окон – кто поднял жалюзи, кто раздвинул шторы – и ждали, что же будет. Чтобы разглядеть получше, наши дети выстроились у ее лужайки. Мы не посмели их остановить, но, даже если бы и решились, вряд ли бы они нас послушали. На долю секунды нам захотелось, чтобы между нами с Бат-Шевой все стало как прежде. Мы вспомнили, какой чудесный получился Суккот, когда мы все собрались у нее на дворе. Но мы одернули себя, что в этот раз нас никто не пригласил, и все же остались дома.

– Не стесняйтесь! – пригласила детей Бат-Шева. Их смущало наше нежелание присоединиться.

И они, как всегда, послушались; в очередной раз она собрала вокруг себя наших детей. Она купалась во внимании и не снимала покрывала, пока все не подошли поближе. Появилась Мими и встала за детьми, наблюдая за происходящим. Теперь, когда дети были подле нее, а мы – у окон, Бат-Шева сорвала простыни, открыв нашим взорам самую большую менору, что нам доводилось видеть. Сделана она была из выкрашенных в серебро досок, и все восемь светильников ждали, чтобы их зажгли.

Мы уговаривали себя, что нет в этой меноре ничего особенного. Мы сразу заметили, сколько в ней недостатков – кричащая, претенциозная. Хотя нам было заповедано славить чудо Хануки, мы и так уже слишком отличались от наших нееврейских соседей, чтобы лишний раз тыкать им этим в лицо. А какой пример Аяле? Она вырастет, полагая, что совершенно нормально всем и каждому сооружать гигантские меноры. Мы сомневались, не противоречит ли это вообще еврейским законам? Мало ли, может, существует какой-нибудь запрет на подобные творения.

И все же мы не могли отвести глаз от этой огромной горделивой меноры, которая возвышалась на фоне темнеющего серо-голубого неба, от ее чистых и простых линий. Она принесла чудо тех давних-предавних времен прямо в наши дворы, и мы уже жалели, что не додумались до чего-то подобного сами. Благодаря меноре Бат-Шевы мы почувствовали, что теперь нам больше не нужно жадно разглядывать рождественские декорации в городе. У нас и самих наконец есть на что полюбоваться.

– Пора зажигать свечи, – объявила Бат-Шева детям и протянула Йосефу коробок со спичками.

Йосеф зажег служебную свечу шамеш, а Бат-Шева усадила Аялу ему на плечи. Вытянувшись изо всех сил, Аяла зажгла от шамеш первый светильник. И они втроем запели благословение: Благословен ты, Господь, Владыка Вселенной, освятивший нас Своими заповедями и повелевший нам зажигать ханукальный огонь, сотворивший чудеса для наших отцов в те дни, в это же время, давший нам жизнь, поддержавший нас и давший дожить нам до этого времени. Бат-Шева приобняла Ширу, пытаясь вовлечь и ее. Шира скорчила рожицу, но шутливо, без раздражения. И нехотя, но все же запела, и, несмотря ни на что, ей было хорошо.

Когда Бат-Шева запела «Маоз цур», наши дети подхватили. Они разучивали песню в школе и знали слова наизусть. Они раскачивались взад-вперед, повторяя за Бат-Шевой. Она целиком отдавалась пению, и ее совершенно не заботило, слышен ли ее голос в конце улицы, разносится ли по кварталу и дальше, через весь город.

Нам предстояло петь те же песни дома, когда мужья вернутся с работы, и мы гадали, будут ли наши дети петь их с тем же чувством, не померкнет ли это настроение первого вечера Хануки. Как бы ни старались мы себя убедить, что ничего не поменяется, что зажигание свечей будет особенным, что бы там ни сотворила Бат-Шева, мы знали, что теперь уже все будет не так: неповторимость момента, когда горит лишь одна из восьми свечей, в этом году была утрачена.

Когда Бат-Шева допела, мы снова занялись нашими менорами. Поставили их на подоконники, очистили от прошлогоднего воска, подстелили фольгу на буфеты и столы, куда тоже ставили подсвечники. Дети принесли свои самодельные меноры, которые смастерили на уроках Бат-Шевы. Все были разные. Из глины, из разных ненужных железяк и банок из-под газировки, раскрашенные в разные цвета, обклеенные бусинами и пестрыми керамическими плитками.

Позже вечером, когда мы смотрели в окна, первыми в глаза бросались именно эти самодельные меноры. Они выделялись на фоне других, как будто свечи в них горели сильнее, набираясь яркого света от меноры во дворе Бат-Шевы. Мы продолжали праздновать Хануку, мы натирали картошку для латкес, поджаривали их до золотистой корочки, раздавали детям подарки. Но мы не могли отмахнуться от присутствия Бат-Шевы, потому что она была в каждом нашем окне, среди каждого из нас.

12

Кому ведомы пути Господни? Кто скажет, почему одно проистекает из другого? Мы знали лишь, что после Хануки жизнь нашей общины окончательно покатилась под откос.

В январе старшеклассницам всегда устраивали школьные поездки, чтобы у них не случилось зимней хандры. В прошлом году они побывали в Сент-Луисе, в позапрошлом – в Новом Орлеане, а до этого доехали аж до Чикаго. Теперь предстояло путешествие в Гатлинбург, штат Теннесси, городок в Смоки-Маунтинс. Большую часть года они собирали деньги на поездку; выручка от всех этих пицц на продажу и завтраков матерей с дочерьми шла на оплату пяти дней в горах.

Раньше с ними ездили разные учителя, но теперь в процессе подготовки выяснилось, что никто не хочет их сопровождать. Жена директора была беременна и не могла рисковать, Йохевед Абрахам решила, что не справится. Она отговорилась тем, что неважно себя чувствует, что ее стало укачивать в машине, но на самом деле она просто догадывалась, что девочки от нее устали, и ей, разумеется, не хотелось быть там, где ее не очень-то ждут. У Рэйчел Энн Беркович, Рут Бернер и Арлины Зальцман причины не ехать были наготове – у них полно забот с мужьями и детьми, и еще чужих детей забирать-развозить, и мероприятия в Женском клубе помощи готовить.

Мы недоумевали, что же нам делать, и тут Мими предложила, чтобы с девочками поехала Бат-Шева.

– С ней будет весело, и девочки точно обрадуются, – сказала Мими и принялась нахваливать эту идею.

Ципора Ньюбергер поверить не могла, что Мими готова без колебаний отправить впечатлительных подростков в компании Бат-Шевы. Ведь Мими, как и Ципора, была религиозна, по-настоящему благочестива. Она не может не понимать опасности дурного влияния, чужеродных идей, неподобающего поведения перед глазами.