После этого она набрала номер бригады, которая пыталась установить, каким образом отрезанная нога оказалась в мусорном контейнере, и поговорила с ними как детектив-инспектор по делу об убийстве Гейл Сикерт и ее младшей дочери. Далее она связалась с администрацией тюрьмы в Уэйкфилде и договорилась о том, чтобы ей разрешили побеседовать с Идрисом Красиником, осужденным за убийство Карли Энн Норт. Организовав эти встречи — одну утром, другую вечером. — Анна села за стол и, как Ленгтон, принялась читать материалы по делу номер один, делу номер два, номер три и номер четыре.

Убийство Гейл Сикерт было делом номер один. Сначала они знали ее по девичьей фамилии Данн, но когда она сняла дом, то была уже замужем за неким Дональдом Саммерсом. Они не имели никаких сведений об этом человеке, не знали, чем он занимался, где проживал и был ли вообще жив. Им было известно лишь, что Гейл, когда они беседовали с ней в самый первый раз, называла своим сожителем Джозефа Сикерта и к тому времени уже пользовалась его фамилией. Вернон Крамер упоминал даты, когда он приезжал к сестре Артура Мерфи, и выходило, что Гейл и Джозеф Сикерт стали жить вместе всего за несколько недель до того.

По своей записной книжке Анна проверила, когда она ездила к Гейл еще раз, чтобы разобраться с фотографией. Тогда на нее налетел разъяренный Джозеф Сикерт, который угрожал, что сделает с ней то же, что и с ее дружком.

Анна читала свои подробные записи дальше. Как раз перед судом над Артуром Мерфи ей позвонила Берил Данн, встревоженная судьбой своей дочери. О самой Гейл не было слышно ничего до тех пор, пока на участке, или, как выражался Ленгтон, в свинарнике, не обнаружили ее полуразложившееся тело. Бригада обнаружила и тело младшей дочери Гейл, по крайней мере нашли детскую челюсть. Сейчас искали Сикерта и двух других детей.

Делом номер два было убийство Карли Энн Норт. Идрис Красиник попробовал облегчить свою участь, назвав имена сообщников. После этого в одном из общежитий напали на Ленгтона, а Идрис, узнав об этом, отказался от своих показаний и начал даже утверждать, что он вообще ничего не говорил полиции. Ленгтон попал в больницу, чуть не умер, но нападавший не найден, обвинение никому не предъявлено. Дело Идриса направили в суд и попытались объявить его частично вменяемым, но судья все равно дал ему пятнадцать лет. Идрис упорно отказывался говорить о нападении и о своих сообщниках, сказал, что выдумал их имена, он твердил, что его пугали магией вуду, если откроется, что он сказал хоть самую малость. Слово «вуду» Анна подчеркнула, хотя Ленгтон и не считал, что это хоть сколько-нибудь важно для следствия.

Расследуя убийство Ирэн Фелпс с помощью фотографии Артура Мерфи и Вернона Крамера, которую дала ей Гейл, Анна лицом к лицу столкнулась с человеком, позднее опознанным как Рашид Барри. Этот Рашид Барри был связан с Сикертом — доставал ему лекарства от серповидно-клеточной анемии. Барри был связан и с Каморрой, о котором было известно, что он занимается незаконным ввозом в страну людей, и который одно время жил в том же общежитии. С Каморрой был связан и Сикерт, вполне вероятно, что именно Каморра организовал нелегальный приезд Сикерта в Англию.

Делом номер три было убийство Артура Мерфи. Он был убит в тюрьме Эймоном Красиником, возможно не имеющим никакого отношения к Идрису, хотя и тот и другой были нелегальными иммигрантами. Эймон находился в тюрьме и был в состоянии ступора, вызванного так называемой магией вуду.

Анна подчеркнула и это упоминание вуду. Было всего пятнадцать минут одиннадцатого, но она уже порядком устала, стараясь хоть как-то объединить такое нагромождение фактов. На ум ей приходило только одно неприятное, но, увы, очевидное объяснение: Ленгтон очень хотел бы все связать и, таким образом, под видом расследования убийства Гейл Сикерт, выяснить, кто и почему на него напал.

В половине одиннадцатого она закончила свои разыскания — пора было ехать в полицейский участок Хаунслоу, где Анна рассчитывала встретиться с детективом-инспектором, который вел дело об обнаруженной в мусорном контейнере ноге. К ее сожалению, оказалось, что его нет на месте, но тут вошел Баролли, и она подумала, что приехала все-таки не напрасно.

— Я услышал твой голос, — приветствовал он ее.

— Глазам не верю! А почему ты здесь?

— За мои грехи.

— Ну, давай выкладывай все, — радостно сказала Анна, она действительно была рада этой встрече.

Баролли провел ее в пустую комнату для бесед и поставил перед ней на стол кружку кофе.

— Слушай, мне, в общем, все равно, кто об этом знает, только то, что меня сюда перевели, — это шаг назад, ха-ха! А кроме шуток, я был немного удивлен, когда Джимми даже не попросил меня поработать с ним.

— Как я слышала, это потому, что ты занимался другим делом.

— Ну, занимался, только я его уже заканчивал, так что мог бы и поработать. Но знаешь, таскаться в Нью-Форест каждый день — тоже удовольствие небольшое.

— Конечно.

Баролли уплетал бутерброд с колбасой. Анна заметила, что он и правда сильно поправился, о чем Ленгтон записал в своей книжке.

— Продвинулись вы с розыском, чья это нога? — спросила она.

— Да. Установили к тому же, что он был наркоманом со стажем — сидел на крэке. Мы думаем, что он мог быть и дилером, но почему его кокнули, все же непонятно. Анализ ДНК тоже ничего не прояснил. Молодой парень пошел выбрасывать бутылки и увидел эту ногу. Это было в половине девятого, а мусор из контейнеров забирают без пятнадцати девять, так что нам крупно повезло. Других частей тела не нашли, опросили всех известных торговцев наркотиками, а потом позвонила женщина и заявила, что у нее пропал друг. Бедняге пришлось идти в морг и опознавать его носки! — Баролли фыркнул. — Но она тут же заметила шрам на колене, потому что ему недавно сделали операцию.

— Так вы узнали, как его зовут?

— Да, Марри Уайт. Пока еще мы проверяем, но вот уже пару дней, как его никто не видел, а то, думаю, все бы заметили, как он без правой ноги скачет.

— А его контакты среди наркоманов?

— Контакты? Здесь мы вряд ли добьемся чего-нибудь путного. М-да, тело его наверняка расчленили, раскидали по мусорным контейнерам, и сейчас все это валяется, наверное, где-нибудь на свалке…

Вдруг Баролли тихо спросил:

— Как там у Ленгтона дела?

Анна, поколебавшись, ответила:

— Боли пока что не прекращаются.

Баролли покачал головой:

— Честно говоря, я думал, он не выкарабкается. После того случая мне две недели отпуска дали, ты знаешь. Меня как будто самого по голове стукнули. Все произошло так быстро, глядь — а он уже весь в крови… — Баролли шмыгнул носом. — Вот я все думаю: может, я мало ему помог? Но я стоял прямо за ним, когда его ударили ножом, он навалился на меня, я и сам чуть с лестницы не упал.

— Майк Льюис тоже переживает, я знаю, — сказала она.

— Да, только вот мне кажется, может, он думает, что я мало тогда сделал, понимаешь? Вот поэтому он больше и не хочет, чтобы я с ним работал.