– Аввиан Красович, – окликнул Росский молодцеватого гусарского полковника, – будьте готовы. Вы у меня пожарная команда сегодня. Где пруссаки у нас за спинами полезут, там и бить их, в болото скидывая. Чтобы не могли носа высунуть!

– Не извольте беспокоиться, Фёдор Сигизмундович. А вот только думаю я – что, если таки не полезут они на нас? Так и станут стоять, нас к себе приковывая, а всей кавалерией – нам за спину? Там ведь вся Четвёртая дивизия ползёт, три четверти корпусной артиллерии… растянулись страшно сказать как. Изрубят поодиночке, и вся недолга…

– Дело говоришь, гусар, – рыкнул Сажнев. – Только я вижу так, что не просто мы тут стоять должны. А в глотку Пламмету вцепиться. Что, Фёдор Сигизмундыч, сам ведь ждёшь, чтобы атаковать?

Взгляды командиров устремились на Росского.

– Жду, – признался гвардионец. – Сам тут давеча Александра Васильевича поминал, а вот теперь… Подставится Пламмет. Уж больно нагло прёт. Другой бы на его месте удачу не испытывал: ударил – да и обратно за Млаву. Пока мы тут раны залижем!.. А он нет – дальше полез.

– Сколько ж у него всего, господин полковник? – Фелистов чуть не вытянулся во фрунт. – Говорили – «дивизия». Какая ж то дивизия? То куда как поболее выходит!

– Поболе, – кивнул Росский. – Как бы не две, и ещё на севере не меньше.

– Э-э, Володимер, чего ворогов до боя считать? После это надо делать, когда мёртвых собирать станем, – подбоченился гусар.

– Ладно. – Сажнев сдвинул фуражку на затылок. – Пошёл-ка я к своим, Фёдор Сигизмундович, с твоего разрешения. В стратагемах я не шибко силён, а вот солдатики мои куда метче стреляют, когда я рядом. Знают, что небрежного прицела не спущу.

– Ступай, Григорий Пантелеевич. И смотри – как начнут они палить, так ты сразу всем батальоном не отвечай. Пусть думают – у нас совсем штуцерных мало.

– Всё исполню. – Сажнев выпрямился во весь рост и широкими шагами пустился вдоль ретраншементов, где скучали батарейцы – фон Пламмет остановил своих, не подводя под русские пушки.

– Ждём теперь. – Росский до рези в глазах всматривался то в левую, то в правую опушки леса. – Нет, Аввиан Красович, не бросит нас Пламмет в тылу. Ему ж не только обозы изрубить да сухари пожечь…

– Иль водку вылить!

– Шутить изволите… – Росский невольно улыбнулся. – Ему нас прикончить тоже надо. Такая возможность – отступить бы этим русским до самых главных сил корпуса, собрать всё в кулак, а потом уж упереться, а они сами волку в пасть лезут. Не-ет, не уйдёт фон Пламмет. Мы – добыча лакомая, а у него зуб на нас. Больной. Конечно, конницу свою заслать нам за спины попытается, не без того…

И вновь ждали. Но теперь уже совсем недолго. Загремело, заревело, затрещало сразу и на правом, и на левом крыле, где чуть не по колено в воде стояли роты володимерцев.

Полковник Фелистов побагровел ещё больше, стащил фуражку, принялся платком утирать пот с лысины.

– Будьте готовы, Аввиан Красович.

– Гусар всегда готов. – Мелькнул щегольской ментик, золотые шнуры да меховая опушка – полковник софьедарцев взмыл в седло.

Грянул залп – один-единственный правильный залп справа, затем такой же слева, а дальше началась сплошная, частая дробь, словно целая рота барабанщиков лупила палочками безо всякого толка и расстановки.

Володимерцы сцепились с неприятелем, и по лицу их полковника видно было, что стоять рядом с гвардионским начальством ему очень, очень не по душе. Ему б в лес, к своим шеренгам…

Время шло, центр пруссаков не двигался с места, а на флангах не стихала пальба, сделавшись даже ещё более частой.

– По сколько ж пистолей евонные драгуны с собой возят? – простонал Фелистов.

– По много, – буркнул Росский. – Так-то по три, а я слыхал, что и до четырёх доходит. У американцев набрались…

– А у наших один патрон в стволе…

– Не нойте, – оборвал толстяка командир гвардионцев. – Вон никак ваши вести шлют.

Мокрый с головы до ног, перепачканный грязью солдатик, рябой и низкорослый, без ружья, встал во фрунт перед двумя офицерами, никак не в силах отдышаться.

– Спокойно, братец, – первым заговорил Росский. – Дух переведи.

– Ударили они, вашвысокобродь. – В бесцветных глазах солдата плескался ужас. – И палят, и палят! Убитых у наших много и раненых. А мы залп как дали, три ружжа разорвало напрочь. Мне эвон велели, грят, ружжо оставь, беги налегке… Их благородие майор Шеншин подмоги просят.

– Второй батальон… – начал было Фелистов, однако Росский поднял руку, останавливая полковника.

– Погодите, Степан Ксаверьевич, рано ещё батальоны из центра слать. Фон Пламмет за нас ещё и не принялся как следует, так, едва задел. Понадобятся нам ещё ваши роты.

– Н-ну… – пропыхтел недовольный Фелистов. – Вы, Фёдор Сигизмундович, тут командуете, значит, так тому и быть…

Росский коротко кивнул, вновь обращаясь к солдату:

– Передай, братец, майору, что подмога будет, но не враз. Пусть за засеками держится, штыком отбивается. Давай, братец, не стой. Доставишь записку сию майору – быть тебе с отпуском. А я ещё рублей от себя добавлю.

– П-премного благодарен, – запинаясь, выдавил солдатик. Росский быстро набросал карандашом несколько слов на листке, сложил, сунул володимерцу.

– Не медли. Беги.

– Так точно, вашвысокобродь!

Не прошло и минуты, как прислал посыльного с теми же примерно известиями и другой батальонный командир, с правого крыла. И там тоже разорвало ружья – но не три, а целых пять.

Росский только скрипнул зубами да ожёг взглядом толстого полковника Фелистова. Хотя в чём он виноват, бедолага? В том, что всю жизнь прослужил в глубинном гарнизонном полку, разбросанном по деревням? В том, что стрельбу с него никогда не спрашивали, а вот слитное полязгивание ружьями при «метании», как это называлось, сиречь исполнении строевых приёмов, – так очень даже? Если пороху отпускали скупо, считая, что частая пальба войска только развращает, отучая «штыком давить»?

Что творилось в облетевших осенних лесах, было не разобрать. Гусар Княжевич отправил троих всадников; вскоре они вернулись – володимерцы, прикрывшись засеками, штыком и пулей отразили первую атаку. Пехота – то ли прусская, то ли ливонская – шла тяжело, шагала чуть не по пояс в ледяной воде; первый порыв исчерпался, неприятель подался назад, не ослабляя ружейного огня.

А фон Пламмет, похоже, быстро соображает, подумалось Росскому. Прусские пушки, выставленные против левого крыла, уже успели развернуться и теперь раз за разом окутывались плотным дымом; их гранаты начали рваться там, где засека убегала в глубь залитого водою леса. А главные силы «волков» всё не двигались с места, будто дразня русских.

Эх, не вовремя Сажнев ушёл…

Пришлось вновь браться за карандаш.