– Хуже, – разжав губы – привычка у него такая: делает что руками, пусть и нетяжёлое, даже и червяка когда насаживает на крючок, и губы, внутрь их завернув, стиснет; другой, к примеру, язык, сосредоточенно над чем-нибудь работая, высовывает, кто вверх, кто вниз, а кто и набок; а он вот губы стискивает; всяк по-своему. – Хуже, – говорит Василий. Взял с буржуйки кружку, прихлебнул шумно из неё чаю. И говорит, поставив кружку на место: – Хуже, конечно: вином от пробки будет пахнуть – не любит рыба.

Вскинул Николай Андреевич брови в недоумении. Помолчал озадаченно. А после и говорит:

– Ну уж, не знаю, брат… Не знаю. Там уж, поди, и будет пахнуть! Вывалялась-то да выветрилась. У ней, у рыбы, – говорит, опустив брови и вспомнив будто что-то, – нос, что ли, есть, чтобы унюхать?! Да и в воде – в воде-то как?! Не знаю… Мелешь что-то ты, однако.

– Не мелю. Унюхивают как-то, – говорит Василий. – Анис же нравится им… Капли… Как-то подманивают ими их, – сказал так Василий. Чаю хлебнул опять. И спрашивает: – Да, дядя Коля, всё мне чудно, а чё это за курицы-то у тебя такие? Чуть-чуть как с придурью. Откуда ты таких привёз, заморских?

– Белые?

– Но.

– Бройлерные, – говорит Николай Андреевич. – Цыплята. В городе взял. А что?

– Да ничего, – говорит Василий. – Забор наш как-нибудь завалят – расшалятся-то… цыплята. Какими ж будут, когда вырастут?!

– Не бойся, не завалят, – говорит Николай Андреевич.

– Да кто их знает. Опасаюсь чё-то… Я поглядел, дак страшно даже стало.

– А и завалят, так поставишь. Не беда.

– Да не беда-то не беда… Возня лишняя… Поставлю, конечно, – говорит Василий. – А наш-то, нормальный, русский, – спрашивает, – пёстрый петух-красавец был у тебя – живой ещё он?

– Ну?

– Не вижу чё-то.

– А, интересно, где бы ты его увидел?.. Смены-то у вас с ним разные: когда ты дома, он спит на седале в сарае, а когда его пора, ты на рыбалке. Где бы вам и пересечься! Ну, так и что? Живой пока.

– А не дашь мне выдрать из него несколько пёрышек? – спрашивает Василий. – На обманки. Ха-рюз на них берётся здорово, ничё другого и не надо.

Да и таймень, некрупный правда, схватить может… иногда и вылетает… Ленок… А я бы рассчитался… рыбой.

– Ну уж, ещё чего! – говорит Николай Андреевич. – Придумал тоже.

Смеётся Василий. И говорит:

– А под наркозом бы – ему бы чикотно – не больно. Да и кого там, три-четыре пёрышка-то!.. И не почувствовал бы.

– Ой-ё-ёй. Совсем уж чокнулся он со своёй рыбалкой этой, – ворчит, качая головой, Марфа Егоровна. – Уж чё попало и городит, на ум взбредёт чё, то и лепит. Ты, – говорит, – его не слушай, Николай Андреич. – Он у меня маленько зарыбачился, ум-то по речке расплескал.

– Да мне-то что, – говорит Николай Андреевич. – Но петуха не дам на истязанье! Если где с себя обронит, пусть ищет, подбирает… Он же линяет, – сказал так, попрощался и, склонившись в низком дверном проёме, вышел из избы. Из сенцев крикнул: – Ты лучше думай… Участковый!

Этим же днём, едва лишь солнце спряталось за ельником, а из ельника, ранним сентябрьским закатом подгоняемый, воронами сопровождаемый, со всех сторон, одновременно, но вразброд, по разным тропкам и дорогам, будто в кольцо село сжимая, только-только начал появляться и подтягиваться к Сретенскому – оберегаемый Николой Чудотворцем – вольно кормившийся в лесу на дикотравье скот, Василий двинулся в библиотеку, давненько не был где, считай, со школы.

Возобновив там свою читательскую карточку, набрал Василий кучу книг таких вот авторов: Конан Дойля, Жоржа Сименона, Агату Кристи, Гилберта Кийта Честертона, добавил к этому ещё кое-какие детективные романы, отечественного уже производства, присоветованные ему участливой и добродушной библиотекаршей, женой Николая Андреевича, Валюх Надеждой Алексеевной, а по-простому, тётей Надей, – сразу и карточка заполнилась, так что пришлось и вкладыш тут же делать, и еле-еле утащил всё восвояси, ладно что догадался прихватить с собой рюкзак ЪА рыбой маленько тот попахивал, но разве горе – не бензином же.

Неделю с лишним после дома высидел безвылазно за книгами Василий, что с ним не так уж часто и случалось, когда болел разве, температурил сильно, тогда только, и то так, беда для бабушки-то прямо, хоть к кровати его привязывай, пристопаривай: как волк – в лес, так он на речку смотрит, одержимый.

Несколько раз за это время электричество – нынче на всём же будто экономят, поэтому – среди ночи отключали, так он лампу керосиновую зажигал. Как отрок-волжанин известный с лучиной на печке – а толк-то вышел из того!

Всё с удовольствием перечитал Василий, а кое-что так и повторно, но по душе ему особенно пришёлся Шерлок Холмс и его метод дедуктивный.

Даже и похудел, осунулся Василий – так на рыбалке он не изнурялся.

– Ага, с лица, холера, спал, – стала сокрушаться о нём и о его здоровье бабушка. – Всё себе зренье порешит, связался тоже. Да за такие муки-то и денег никаких не надо – на чё оне?! Жили без них – и проживём. Пусь агаряне эти книги, понаписали сами, сами и читали бы. Кто-то страдат типерь… дак чё! Я как управлюсь с ём потом, как он ослепнет-то?! Нам с ём куда тогда? Скажите мне на мил ось! Камень на шею мельничный – и вплавь. Ничё другого… тока, но! Печали не было, дак черти накачали. Помилуй, Осподи, дурную. Мал уд язык, да много зла, как говорицца, делат. Люди живут вон, всё им вроде тихо, у нас всё чё-нибудь да и случицца.

А отправилась она тут как-то в магазин за хлебом, по дороге встретила фельдшерицу, Аретузу Капитоновну, и так ей, приветливой, сказала:

– Ты бы уж время выбрала, мила моя, с картошкой-то наверно развязалась уж, да к нам-то заскочила – на моёва мнука бы взглянула – он идь, тьпу-тьпу, помрёт – листат как оголтелый! Всё – как полёвка – шур-шур-шур. А не помрёт, дак покалечицца. Ещё и хуже: головой-то повредицца. А сама-во яво в больницу, идь ты же знашь, и на аркане не заташшышь, был бы он путний… Ты бы уж, милая, зашла.

Та – фельдшерица – только посмеялась.

Побывал за эти дни у них однажды Николай Андреевич – то ли в субботу, то ли в воскресенье – когда на службе не присутствовал. Справился, как подвигается порученное им своему ставленнику дело.

– Да вот, мозгую помаленечку, – отвечал ему на это делом занятый участковый, отрываясь неохотно от книжной страницы. – Подбираюсь пока мысленно… тебе не сразу – случай-то незаурядный… методом исключения, на ощупь, осторожно – не спугнуть-то… оно ж – как рыба.

– Кто?! – не понял Николай Андреевич.

– Да суть-то, – пояснил Василий.

– А! Ну, ну, мозгуй, мозгуй, – сказал Валюх, помолчав сколько-то и лишь бровями реагируя, – только смотри, не замозгуйся. А то один такой… потом… Ну, ладно, ладно, подбирайся.

Не заходил к ним Николай Андреевич после – некогда ему, наверное, было: начальство – полон рот хлопот.