– Ого. Я стремительно хмелею, ты как? – Арина наконец перестала дрожать, расслабляясь.

Фил, мучительно пытавшийся до этого застегнуть на груди пуговицы рубашки непослушными пальцами, плюнул на это неблагодарное дело и вообще ее снял, оставшись в одних шортах.

– Я? То, что доктор прописал. Надо бы узнать, где сказку такую разливают.

– Мы тогда тут сопьемся, со всеми этими… – она выразительно взмахнула рукой, пытаясь изобразить «этих», и смахнула на пол одну из двух чашек. Вдребезги.

Они спустились на пол одновременно оба, собирая осколки. Столкнулись лбами. Замерли на секунду. Арина, одним невесомым движением вдруг оказалась у него на коленях, обняв ладонями его лицо. Смотрела прямо в глаза, не мигая, словно не могла насмотреться.

Он замер. Осторожно подхватил ее под колени. Поднялся, словно не девушку держал на руках, а лишь невесомую птицу. Вернулся за стол. Она все смотрела, не отрывая взгляд. Молча. Будто пытаясь вдоволь и впрок насмотреться.

– Арина, ты меня слышишь? – он аккуратно убрал ее руки со своего лица, взяв за запястья и не отпуская.

Кивнула.

– То, что ты мне сегодня сказала… Я должен ответить. Не спеши. Ты не можешь мне лгать. Никто не может, это мое проклятие. Ничего не говори, выслушай.

Она чуть заметно усмехнулась.

– Я никогда не буду тебе лгать. И дар твой тут ни при чем. Слушаю.

– Не люблю слова «никогда», – он нахмурился, осторожно уложив ее руки на колени и придерживая девушку за плечи.

– Я живу почти вечность и знаю ему цену.

– Молчи, прошу. Арина, я никогда не знал, что такое любовь. А теперь… Ты словами своими словно выжгла дыру у меня тут, – он показал себе на грудь, очень серьезно, – и я не знаю, что теперь с этим делать. Я хочу тебя с первой нашей встречи, ты знаешь. Я восхищаюсь тобой, но быть с Ариной рядом… Это как мечтать о звезде. Пока не умею. Хочешь, я буду стараться. Но пока – нет. Сейчас я не могу сказать великой Арине – «Я тебя люблю, звезда моя». Прости.

Он был уверен – она встанет и уйдет. Может быть – ударит. Проклянет. Убьет, в конце концов.

А она, грациозным движением сбросив с плеч халат, подвинулась к нему ближе, скользнув по коленям всем телом, обжигая его близостью прикосновения, обвила шею руками и, прошептав еле слышно: «Ну и пусть!» – порывисто впилась в его губы поцелуем. Страстным, голодным.

Он отвечал на ее поцелуй очень медленно. Словно опасаясь: она передумает.

Смог сдержать себя до счёта «пять». И сорвался. Он снова сорвался. С ней – уже в который раз. «Рептилоид?» – тогда уж огнедышащий дракон. Ему казалось, что по жилам разлилась огненная лава. Разум? Да кому он нужен!

Хватило ума лишь не упасть прямо на усыпанный осколками чашки пол. Подхватить свою добычу и унести в широкую постель, как волк утаскивает молодого оленя.

Только вот его олень был голоднее всех волков в округе. Она словно с ума сошла.

Фил думал, что успел изучить ее – холодную и расчетливую ведьму. Много раз видел, как она обращалась со своими мужчинами. Цинично. Хладнокровно. И никогда не видел в ее глазах обожания, нежности, страсти.

Всего того, что ловил сейчас во взгляде, адресованном ему. Ему одному. За что Филу такое чудо? Возбуждающее в нем самые низменные животные инстинкты одним взглядом. Тем самым. Бесконечно восхищенным. Так самка смотрит на своего вожака. Почему?

Сегодняшняя ночь в Гурзуфе была ночью вопросов. Завтра, уже завтра им придется искать и находить на них ответы.

Не сейчас. Сейчас – их в мире только двое. Прикосновения, поцелуи, стоны, блаженство. Дыхание в унисон, объятия – словно от их силы зависела жизнь. Они цеплялись друг за друга как утопающие. Падали и вновь взлетали. Не могли никак насытиться, не могли напиться.

И под утро, когда уже, казалось, сил не было даже на сон, маг, нежно обнимающий свою мечту, зарываясь в рыжие волосы руками, целуя каждую ресницу медовых глаз, качая ее, словно малое дитя, вдруг произнес, так тихо и буднично-просто:

– Любимая.

Прислушался к странному слову, едва слышно рассмеялся. Посмотрел в ее распахнувшиеся вдруг глаза и прошептал строго и серьезно:

– Единственная моя, любовь моя. Больше жизни люблю тебя. Спи.

Бесконечно нежно. Абсолютная правда.

22 мая, вечер и ночь, Санкт-Петербург – Гурзуф.

"Женщины творят историю, хотя история запоминает лишь имена мужчин" (Генрих Гейне).

Битый час Лер посвятил полной переделке всей системы магической безопасности «Норы».

Главным требованием, выдвинутым им и высокопрофессионально (надо признать) исполненным Аленкой, была абсолютная невозможность без личного участия хозяина как входить, так и выходить из квартиры.

– Ты пойми меня, солнц. Четыре покушения за три дня – многовато даже для такого лакомого кусочка, как я.

– Поняла, – беспрерывно жующая Аленка заканчивала активацию очередного охранного контура, – теперь даже случайно залетевший сюда комар будет кусать тебя до скончания века. Не вылетит.

– Гарантируешь? А ты сама можешь войти и выйти? Нет, ты чего не подумай, но мы живем в такое время… мороки там всякие, иллюзии, гипноз. Может, всунут топор тебе в руку – и плакала моя головушка.

– Не смогу. Все сделано не просто под твою руку и тепловое отражение, а еще и не измененную магическим вмешательством ауру. Зачарованный ты сюда тоже не попадешь. Пока сам не отменишь. Заклинание отмены усилений ты помнишь. На всякий случай – я продублировала его в контору. Отцу закинула экстренный электронный ключ, который сработает, если ты тут будешь в опасности, что подтвердит группа вот этих датчиков. Лер, даже высшие эшелоны людской власти так не охраняются!

Она устала. Сердилась.

– Так. Молодец. Где душ, помнишь? Домой я тебя не отпускаю, утром отвезу.

– Я помыта. Ничего не надо, принеси мне мою сумку. Мне в гостиной упасть?

– Я уйду в гостевую, тебе – моя роскошная кровать. Все лучшее – детям. Пойдем.

Он легко подхватил увесистую сумку Алисы, аккуратно взял девушку за руку и повел в спальню.

В комнате было темно, но она тут же начала принюхиваться.

«Яги, придется начинать раньше времени!» – успел подумать Лер.

– Макс?! Что ты тут делаешь?! – молниеносно узнав мужа, она закричала, мгновенно взвинтив тембр голоса от хрипа до истошного визга.

Делать было нечего. Гуло собрался с духом и отдал ей мысленный приказ:

«Замри и замолчи!» – на что Арина буквально остекленела.

Макс, до этого момента судорожно отступающий от жены к стене спальни, свирепо зарычал и кинулся к ней.