— Тогда почему мы столько времени проводили с ними? Зачем были все эти ужины? Зачем эти идиотские визиты к ним? Признай это, Нина. Это все из-за него. — Мэтт уставился на меня взглядом, от которого я не могла сбежать двадцать лет назад, и теперь тоже была беспомощна перед ним. — Посмотри на меня, Нина, и расскажи мне правду.

— Он мой начальник, — тихо сказала я. — Все, что я делала, было для того, чтобы сохранить мою работу и дать нам больше возможностей.

Идея выросла мгновенно, как сорняк. Уильям мог взять меня насильно. Отпускать неуместные комментарии. Прикасаться. Никто не знал, что случилось в том конференц-зале. Мое слово против его. Может, сегодняшние события подстроил Уильям. Может, он стал одержим мной и нанял убийцу, чтобы прикончить моего мужа. Это могло сработать. И даже если нет, угроза, которую это представляло для империи Уильяма, могла дать нам что-нибудь. Какую-то дополнительную награду за все это.

— Мы также нашли это. — Детектив присела возле открытого углубления и вытащила рамку с фотографией, лежавшую под коробкой. Она протянула ее мне и Мэтт дернулся, узнав резную деревянную рамку, в которой раньше было наше свадебное фото. Мой взгляд как магнитом потянуло к комоду, где она раньше стояла.

— Рамка наша, но снимок… — Я покачала головой и солгала: — Я никогда раньше его не видела.

Это было фото Уильяма, где он искренне улыбался на камеру. Оно было сделано на африканском сафари, куда он ездил с Кэт, — одно из сотен фото в ее Instagram.

— На всех этих снимках ваш сосед. — Она постучала по стеклу, коснувшись короткими ногтями лица Уильяма. — Уильям Уинторп.

Я прочистила горло: — Да, но я ничего из этого не делала. Я даже не видела ни одной из них.

— Вы сказали, что могли положить сюда наличные.

— Ну, я солгала. Это не мои деньги.

— Вы знали об этом отделении в полу?

Моя грудь сжалась от паники, пронесшейся как лихорадка. Мои отпечатки пальцев были на ручке. Я поколебалась.

— Возможно.

— Возможно? — повторил Мэтт. Он посмотрел на фотографии, и я знала, что мне нужно поговорить с ним наедине, прежде чем изображения меня с Уильямом навсегда отпечатаются в его памяти. Он поднялся на ноги.

— Вы себя нормально чувствуете, мистер Райдер?

Слова детектива послышались откуда-то слева от меня, и я уставилась на Мэтта, обеспокоившись при виде его посеревшего лица.

— Честно? — Он прижал руку к груди, и я подумала о его сердце, об утолщении желудочков, отобразившемся на его последнем УЗИ. — Мне кажется, меня сейчас стошнит. Я не знал… — Он махнул рукой на находку. — Ни о чем из этого.

— И я не знала, — сорвалась я, негодуя, что мне никто не верил.

Детектив тоже встала и подошла к Мэтту с обеспокоенным лицом: — Хотите воды? Или сходить в туалет?

— Нет. — Он покачал головой. — Нет. Я просто… вы со мной закончили? Или у вас остались еще вопросы ко мне?

Взгляд детектива Каллен метнулся ко мне, и она медленно сказала:

— Нет… Можете идти. Но, Нина, у нас есть еще вопросы к вам.

Мэтт нетвердыми шагами прошел мимо меня, и я последовала за ним.

— Мэтт, ты же знаешь, я их туда не клала. Ты знаешь, я не…

— Я ничего больше о тебе не знаю. — Он говорил тихо, но каждое слово ранило, как пуля. — Держись от меня подальше.

У самой двери он остановился и оглянулся через плечо: — Детектив, вам стоит заглянуть в наш сейф.

Я открыла рот, но не нашла, что сказать. Внутри меня все рвалось и переплеталось, мои самые глубинные страхи сконцентрировались в один медленный и беззвучный вопль агонии.

Мой муж, мой милый глупый муж меня предал.

Кэт

Мы были на кухне в окружении квартета прислуги, проделавшей двадцатиминутную поездку до нашего дома в полчетвертого утра без единой жалобы. У нескольких поваров была мятая униформа, а Гленда дважды зевнула за последние десять минут, но у нас уже потрескивали французские тосты на сковородках, холодильник в гостевом доме был наполнен, кровати застелены, а свежие цветы уже срезаны для букета. Я вдыхала запахи кофе, сливочного масла и роз, и на мгновение меня охватила ностальгия по тем ранним утрам, когда я была в старшей школе. Я тогда уходила из дома в пять тридцать, каждый день перед школой уделяя два часа кормлению лошадей и чистке стойл. Мой отец всегда заглядывал на кухню на несколько минут перед моим уходом, чтобы попить кофе и съесть тост с маслом, и его гордая улыбка всегда поднимала мне настроение по дороге к двери.

Я проделала большой путь от той поцарапанной кухни и слегка подгоревших тостов. Я поймала взгляд Уильяма с другого конца комнаты, и он улыбнулся, отложил свою вилку и направился ко мне. Притянув меня в объятия, он поцеловал меня в макушку.

— Я тебя люблю.

Я ответила тем же, обвив руками его талию.

— Это так дико, — тихо сказал он. — Что, если бы он вломился в наш дом, а не в их?

— Тогда наша сигнализация слетела бы с катушек и мы звонили бы в полицию из убежища еще до того, как он пробрался бы в дом. — Я поднялась на цыпочки и поцеловала его. — Если бы мне удалось удержать тебя, чтобы ты не попытался спуститься и повалить его.

— Я в этом очень хорош, — признал он. — Но прошло уже очень много времени с тех пор, как мне доводилось использовать при конфронтации что-либо еще, кроме своего острого языка.

— Что ж, у тебя очень талантливый язык, — поддразнила я, улыбаясь ему. — Я могу это лично засвидетельствовать.

Кто-то кашлянул, и мы повернулись к Мэтту, который стоял у открытой боковой двери, бессильно опустив руки. Уильям нахмурился и шагнул к нему.

— Ты в порядке?

— Между тобой и моей женой что-то есть?

Мой взгляд метнулся к молчащему Уильяму.

— Уильям? — спросила я, ощущая, как страх перед его ответом обволакивает мое сердце.

— Между нами с Ниной нет чувств, — наконец сказал он.

— Нет чувств? — Злость захлестнула меня, неожиданная и лютая, когда мои страхи и подозрения подтвердились его простым, но все же до ужаса уклончивым ответом. Я обошла стойку и встала рядом с Мэттом. — Что это значит?

— Ты когда-нибудь трогал мою жену? — спросил Мэтт, выдавливая каждое слово, будто ему трудно было дышать.

— Да.

Этот простой ответ Уильяма начисто оторвал мое внимание от темы здоровья Мэтта.

— Один раз. Это ничего не значило.

Это ничего не значило. У меня встал ком в горле от этих слов и я смутно осознала, что у нас были зрители, потому что прислуга притихла, пока мой муж признавался, что изгадил наш брак. Он рискнул нашей семьей ради чего-то, что не значило ничего? Что это говорило о нас? О нашей жизни? О ее ценности для него? Я схватилась за край столешницы, чтобы не рухнуть на пол, и мой ответ заглушили слова Мэтта: — Тебе стоит сказать об этом моей жене. — Верхняя губа Мэтта приподнялась в оскале, таком чужеродном выражении на его вечно радостном лице. — Может, для тебя это ничего не значило, но из того, что я только что видел, совершенно ясно — для нее это значило и значит очень много.