Бумаги действительно были в порядке. Поручик Сабуров,сидевший уже без кепи и полотняника, проглядел их бегло, приличия ради. Все емубыло ясно: какой-то тыловой хомяк в чинах чего-то там нахапал и благодарясвязям отправил домой под воинским сопровождением. Казак наверняка, дабыпоразить воображение населения женска пола, красовался на всех остановках приполном параде, а здесь соскочил на перрон, углядев достойную осады фортецию.Офицер-сопровождающий, несомненно, тоже какая-нибудь интендантская крыса (строевойне бросил бы на вокзале покалечившегося, а велел бы занести в вагон), не хотеллишних хлопот с больными, погань тыловая.

Место, понятно, нашлось, его бы еще на четверых хватило.Вскоре поручик Сабуров достал оплетенную бутыль лудогорского. Мартьян малостьпохмелился – на лице его обозначилось, что эта водичка – без должной крепости ивсе же не то, что добрая очищенная; но из вежливости, как угощаемый, да ещеофицером, промолчал. Платон же Нежданов, наоборот, отпробовал болгарского какзнаток и любитель, с некоторым форсом. Употребил немного и Сабуров.

Гладкие лошадки бежали ровной рысью, Платон пустился вразговоры с Мартьяном – про болгарскую кампанию да про турок. Привирал, ясноедело, нещадно – и насчет янычар, которые-де, если их накажут, должны передпашой отрезать собственные уши и тут же съесть с солью, и насчет своих успехову тамошних баб, которые, друг Мартьяша, и устроены-то по-иному, вот, к примеру,взять…

Трудно сказать, насколько Мартьян верил – тоже был мужик небез царя в голове, но врать согласно пословице не мешал. Сабуров тоже слушалвполуха, бездумно улыбаясь неизвестно чему. Лежал себе на армяке поверхпахучего сена, рядом аккуратно сложен орденами вверх полотняник, повозку потряхивалона кочковатой российской дороге, вокруг тянулись леса, перемежавшиесяпустошами, а кое-где и болотинами. Болота здесь были знаменитые – правда,единственно своими размерами и проистекающей отсюда полной бесполезностью.Оттого и помещиков, настоящих, многоземельных, как мимоходом обронил Мартьян,здесь сроду не водилось. Мелких было несколько, что правда, то правда.

– Так что, и не жгли, поди? – съехидничал Платон.

– Да кого тут жечь и за что… Жгут в первую голову из-заземли, а народ у нас не пашенный. У нас – ремесла, торговлишка, так оно сейчас,так и до манифеста было. А господа… Ну вот один есть поблизости. В трубу небесаобозревает, скоро дырку проглядит, право слово, уж простите дурака, вашеблагородие. И ездят к нему такие же блажные…

– А такого случайно не было? – в шутку спросилСабуров, испытывая свою прекрасную память. – Роста высокого, сухощав,бледен, глаза голубые, белокур, в движениях быстр, бороду бреет, может носитьусы на военный манер, не исключено появление в облике офицера и чиновника…

– Что-то вы, барин? Про себя говорите, ведь все приметываши, окромя бледности? – Мартьян вылупил глаза, будто и впрямь дуракдураком, но в лице его что-то дрогнуло, в глазах что-то блеснуло. И правда, неза то Сабурову платят, чтобы помогал господам в голубом, которых зацепил стихомпоручик Тенгинского полка Лермонтов. Да и офицерской чести противносоучаствовать тем стрюкам…

Они ехали остаток дня, ехали. Болтали, молчали, опрокинулиеще по стаканчику, и путь помаленьку стал скучен – оттого, что впереди оставалосьбольше, чем позади. Вечерело, длинные тени деревьев ложились поперек дорогитам, где она проходила лесом; а болотины покрывались редким пока что посветлому времени жиденьким туманом. Солнце укатилось за горизонт.

– Блажной барин говорил как-то, что землякруглая, – сказал Мартьян с плохо скрытым превосходством тороватого иудачливого над бесталанным и блажным. – А я вот езжу – сто верст туда, стоверст назад. И везде земля, как тарелка. Ну, не без горок кой-где, но чтобыкруглая…

– Оно так… – лениво поддакнул Платон. – Новот если возьмем…

Его прервал крик, долгий вопль на одной ноте, донесшийсяиздалека. Затих, потом вновь зазвучал и приблизился. Человеческий крик. Нозвучал он не так, как если бы человек нос к носу столкнулся с чем-то страшным –словно кто-то давно уже вопит после какой-то ужасной встречи, давненько орет,подустал даже…

Поручик Сабуров извлек из кофр-фора кобуру, из кобурывытянул «смит-вессон» и взвел тугой курок. В кофр-форе лежал еще великолепныйкольт с серебряными насечками, взятый у чернобородого юзбаши трофей, но пустьсебе лежит. Оружия и так достаточно для захолустных разбойников.

Дорога заворачивала, по ней завернула и тройка, и ониувидели, что навстречу движется человек – то бежит, то бредет, то сновапобежит, и машет руками неизвестно кому, и мотает его, как назюзюкавшегося…

– Тю! – сплюнул Мартьян. – Рафка Арбитман, итаратайки его при нем нету…

– Это кто?

– Да татарин с Поволжья, приблудился тут… Разнойветошью торгует-продает. – Мартьян вроде и поскучнел чуточку. –Шляется тут туда-сюда. Вот ты господи, у него ж и…

Он осекся.

– Что, хошь сказать, у него и брать-то нечего? –подхватил смекалистый Платон. – Думаешь, придорожные подраздели? Знаешьподи кого?

– Да ничего я не знаю, отзыдь! Пр-р! – Мартьяннатянул вожжи. – Эй, Рафка, чего у тебя там?

Старик подошел, ухватился за борт повозки, поручик Сабуров,оказавшийся ближе, наклонился к нему и едва не отпрянул – таким из этихраскосых азиатских глаз несло ужасом, смертным отрешением тела и духа от всегосущего.

– Слушайте, – сказал старик. – Едьте отсюдасовсем скоро, иначе здесь будет дьявол, как лев рыкающий, он придет, и смертьнам всем. Все кричат на старого татарина, что он поджигал Рязань, но я вотдумаю: поджигал Рязань шестьсот лет назад совсем другой татарин, так почему иоткуда на старого Рафку выскочил такой шайтан… Молодые люди, вы только несмейтесь и не держите меня за безумного – бежать нужно, иначе мы умрем этимужасом!

Они переглянулись и покивали друг другу с видом людей,которым все ясно и слов не требуется.

– Садись вот, бог с тобой, – сказал Мартьян иположил безмен на колени, освобождая место на облучке. Старик подчинился, вожжихлопнули по гладким спинам, и лошади рванули вперед; но торговец, едваубедившись, что назад они не поворачивают, скатился с облучка и с диким воплемкинулся прочь, махая руками. Они кричали ему вслед, но старик не остановился.

– Да ладно, – махнул рукой Марть-ян. – Нехочет с нами, пусть пешим тащится. Медведей с волками тут от Мамая не бывало,никто его ночью не съест. А в болото ухнет – на нас вины нет. Честьюприглашали. Но-о!

Двенадцать копыт вновь грянули по пыльной дороге. ПоручикСабуров положил «смит-вессон» рядом, стволом от себя, а Платон ради скоротаниядорожной скуки негромко затянул песню.

Вдруг лошади, заржав, шарахнулись в сторону, повозкушвырнуло к обочине, Сабуров треснулся затылком о доску, и в глазахдействительно притуманилось. Мартьян удерживал коней, кони приплясывали ихрапели, а Платон Нежданов уже стоял на дороге, взяв ружье на руку,пригнувшись, зыркал туда-сюда.