Поручик Сабуров, не тратя времени на одевание, в одном бельевскочил с постели. Голова стала ясная, тело все знало наперед – он натянул лишьсапоги, сбил кулаком свечу и прижал к стене. От сабли в тесной комнате толкумало, и потому ее Сабуров взял в левую руку, изготовившись колоть, а правойнавел на дверь револьвер. Ждал с колотящимся сердцем дальнейшего развития событий,а глаза помаленьку привыкали к серому предрассветному полумраку.

Лошади кричали почти осмысленно. Псы замолкли, но какое-тошевеление продолжалось во дворе; и вопли утихли, но что-то тяжелое и огромноешумно ворочалось внизу, в горнице, грохотало лавками, которые и вчетвером несдвинуть.

Поручик Сабуров передвинулся влево и сапогом выбил наружураму со стеклами, обеспечив себе отступление. Адски тянуло выпрыгнуть во двор,но безумием было бы бросаться в лапы неизвестному противнику, не увидев егопрежде.

Дверь отошла чуть-чуть, и в щель просунулось на высоте аршинполутора от пола что-то темное, извивающееся – будто змея, укрыв голову задверью, вертела в «господской» хвостом. Потом змея эта, все удлиняясь, сталауплощаться, и вот уже широкая лента зашарила по стене, по полу, подбираясь кпостели, к столу. Сабуров понял, что ищут его, и рубаха на спине враз взмокла.Медленно-медленно, осторожно-осторожненько, боясь чем-то потревожить ивспугнуть эту ленту, похожую на язык, поручик переложил револьвер в левую руку,а саблю в правую. Примерился и сделал выпад, коротко взмахнул клинком, будтосрубал на пари огоньки свечей.

Темный лоскут отлетел в сторону, лента молниеносно исчезлаза дверью, и поручик успел выстрелить вслед. Внизу словно бы отозвалосьвизгом-воем-клекотом, тяжелым шевелением, и тут же совсем рядом громыхнулоружье. Жив урядник, воюет, сообразил Сабуров, отскочил к окну и выпустил трипули в неясное шевеление во дворе – он не смог бы определить, что видит, однознал: ни человеком, ни зверем это быть не может.

Кусочек двора озарили прерывистые вспышки пламени, будтозаполыхало что-то в одной из комнат нижнего этажа. Огонь разгорался. «Зажаримсятут к чертовой матери, – подумал Сабуров, – нужно на что-то решаться,вот ведь как…»

Внизу все стихло, только во дворе что-то ворохалось, гарьзащекотала ноздри.

– Поручик! – раздался крик Платона. – Тикатьнадо, погорим!

– Я в окно! – заорал Сабуров.

– Добро, я в дверь!

И в этот миг с грохотом рухнули ворота. Сабуров прыгнулвниз, присел, выпрямился, осмотрелся, но ничего уже не видел – что-то темное,большое, низкое скрывалось за высоким забором, и что-то – вроде бы смутноугадываемое человеческое тело – волочилось следом, как пленник на аркане заскачущим турком. Сабуров выстрелил вслед, вряд ли попал. Во дворе повозкалежала вверх колесами, земля была в бороздах и рытвинах. Пламя колыхалось вокне хозяйской комнаты, в конюшне бесновались лошади. Сабуров нагнулсяпосмотреть, на чем он стоит левой ногой, – оказалось, на мохнатом собачьемхвосте, а самих собак нигде не было видно, ни живых, ни мертвых. Поручиккинулся в дом, пробежал через горницу, мимоходом отметив, что неподъемный столперевернут, а лавки разбросаны. Черепки посуды хрустели под ногами.

Урядник уже таскал воду ведром из кухонной кадки, плескал вхозяйскую комнату – там, должно быть, разбилась керосиновая лампа и зажглапостель, занавески, половики. Повалил едкий дым, и они, перхая, возились в этомдыму, наконец затоптали все огоньки, забили их подушками, сорвали голымируками, обжигаясь, горящие занавески. Вывалились на крыльцо, на воздух,плюхнулись на ступеньки и перевели дух – измазанные копотью, усыпанные пухом,мокрые. Долго терли глаза, кашляли.

– Хорошо, стены не занялись. А то бы…

– Ага, – хрипло сказал поручик.

Они глянули друг другу в глаза, оба в нижнем белье исапогах, грязные и мокрые, и поняли, что до сих пор были мелочи, и лишь теперьтолько настал момент браться за настоящее дело. Мысль эта не радовала.

– Оно ж их утянуло… – сказал Платон. – Всех.И собак. Собак не видно.

– Ко мне в комнату – лента…

– И ко мне. Стрельнул, оно утянулось.

– Я – саблей…

Сабуров вспомнил и побежал наверх, урядник топотал следом.Отрубленный кусочек ленты отыскался у кровати. Поручик осторожно ткнул егоконцом сабли, наколол на нее, и это словно бы вызвало в куске последнюю вспышкужизни – он вяло дернулся и обвис. Так, на сабле, поручик и вынес его накрыльцо, где светлее.

Осторожно стали разглядывать, морщась от непонятного запаха– не то чтобы омерзительного, но чужого, ни на что не похожего. Лента толщинойс лезвие сабли, и на одной стороне множество мелких острых крючков, похожих нащучьи зубы, словно бы пустых внутри.

– Значит, как зацепит – и конец, – сказалпоручик. – Этих щупалец у него ведь не одно. Два самое малое – и к тебелезло в комнату, и ко мне. И – зубы. Должно быть, у него зубы – ту клячу вклочки, у пса хвост отгрыз… Мартьян где?

– Нету Мартъяна, упокой господи его душеньку. Одинбезмен остался, – урядник перекрестился, за ним и Сабуров. –Смотрите, вашбродь…

Граненый шар безмена оказался перепачканным чем-то темным илипким, пахнущим в точности, как кусок щупальца.

– Отчаянный был мужик, – сказал Платон. – Этож он с безменом на чудо-юдо…

– Чудо-юдо?

– Так не черт же. – Платон смотрел грустно истрого. – Что ж это за черт, если его можно безменом хлопнуть и кусок отхвоста отрубить? Да и черт вроде бы серой пахнет, а этот не поймешь чем, но несерой, право слово, не пеклом. И пули он боится. И железа острого опасается.Нет, барин, зверюга это, хоть и непонятная. Вот оно, стало быть, как…

Поручик отыскал штоф, и они хватили по доброй чарке заупокой христианских душ. Похрустели капустой, помотали головами, набираясьсмелости.

– Три православных душеньки загубил, сучийпотрох, – сказал Платон. – Вольно ж ему бегать…

– Воинскую команду бы… – сказал поручик Сабуров.

Но тут же подумал: какая в Губернске воинская команда?Инвалиды при воинском начальнике, стража при тюрьме, да пара писаришек. Может,интенданты еще отыщутся – вот и все. Небогато. Да сначала еще нужно тащиться засотни верст и доказывать где следует, что они с урядником не страдаютпомрачением рассудка от водки, что по здешним лесам в самом деле шастает что-тоопасное! Придется сначала уломать какое-нибудь провинциальное начальствующеелицо, чтобы хоть прибыло сюда и обозрело, а что такому лицу предъявить вкачестве вещественного доказательства – кусочек щупальца, безмен в вонючейжиже?

Жандармы, что на вокзале? Слабо в них, как в слушателей исоюзников, верилось, точнее, не верилось совсем. Вот и получается, что помощиот начальства ждать нечего. Должно быть, чудище объявилось недавно, рано илипоздно оно наворочает дел, и паника поднимется такая, что дойдет до губернии, изашевелится она в конце концов, и поверят шитые золотом вицмундиры, а тогда ивозможности изыщут, и вытребуют войска, и леса обложат боевой кавалерией,эскадронами и сотнями, а то и картечницы Барановского подтянут – как всегда,после драки замашет кулаками Россия-матушка… Но допрежь того немало водыутечет, немало кровушки, и кровушка будет русская, родная. А присягу они сурядником принимали как раз для того, чтобы защитить отечество от любого врага.