В детстве я готова была целовать землю, по которой он ступал. Чтобы хоть немного побыть с ним в кухне, я подметала там пол, счищала объедки в мусорное ведро, бралась за любую грязную работу. Долгое время он не возражал. Надевал на меня взрослый фартук, которым можно было трижды обернуть мое худенькое тельце, сажал на табурет или перевернутый ящик и учил своему любимому делу. Кулинарному искусству. С ним я готовила оливки со свежей моцареллой (по старинному рецепту), кальмаров в собственном соку и простые блюда из макаронных изделий.

Именно благодаря отцу я умею нарезать продукты ровными тонкими ломтиками. Мои чатни[24] и джемы само совершенство. Я скучаю по нему. Скучаю по Кит. Скучаю по Дилану. Иногда я даже скучаю по маме.

Сбегая из Франции по украденному паспорту, я знала только, что должна изменить свою жизнь. Я ни на секунду не задумалась о том, что до конца дней своих обрекаю себя на существование во лжи, что я буду единственным человеком, которому известны мои секреты.

Это страшно тяготит. Сара никогда не узнает, откуда я родом на самом деле, как жила раньше, никогда не познакомится со своей тетей. Я всем говорю, что моя родина – Британская Колумбия и искусство серфинга я освоила в Тофино, что я была единственным ребенком в семье и мои родители погибли в ужасной автокатастрофе.

В окно внезапно ударили струи дождя. Я вздрогнула от неожиданности и ножом полоснула по подушечке большого пальца. Облизывая кровь, я хочу встать и найти лейкопластырь, но тут в кухню входит Саймон. Голова у него взлохмачена, потому что он постоянно ерошит свои волосы. Свободной рукой я ласково приглаживаю их и замечаю у него круги под глазами.

– Тебе нездоровится?

Он перехватывает мою руку, целует ее в запястье и выпускает. Потом лезет в холодильник за имбирным пивом.

– Да кое-какие проблемы на работе, любимая, не забивай себе голову.

– Может, еще потреплешь меня по головке, как маленькую.

– Лучше по попке, – чуть улыбается он, делая то, что говорит. Потом наклоняется и кладет подбородок мне на плечо. – У нас опять проблемы с некоторыми инструкторами; на прошлой неделе один человек умер от сердечного приступа во время езды на велосипеде. Да и распродажа участков вокруг Сапфирового Дома, похоже, дело очень непростое.

Он щекой касается моей шеи, волосами щекочет мой висок. Слушая, я поднимаю руку к его лицу.

– Да, неприятно.

– А моя жена в последнее время немного странно себя ведет.

– Странно?

– Чем-то озабочена. Мыслями не с нами. – Он целует меня в плечо. – Боюсь, у нее появился кто-то другой.

– Что? – Я резко оборачиваюсь. – Неужели ты серьезно?

Он чуть поводит плечами. То ли «да», то ли «нет».

– Ты теперь часто не такая, как всегда.

– Саймон, – шепчу я, приникая к нему. Палец мой кровоточит, но сейчас я не могу пойти за аптечкой, чтобы взять лейкопластырь. Прежде нужно успокоить мужа, развеять его нелепые страхи и подозрения. – Подожди. – Повернувшись, я хватаю кухонное полотенце и туго обматываю им пораненный палец. Затем кладу руки мужу на грудь и смотрю ему в глаза. Здоровой рукой легонько провожу по краю его широкой твердой скулы, трогаю его красивый широкий рот. – Я никогда, ни за что на свете не стала бы изменять тебе. Ты сам разве этого не понимаешь?

Его серые глаза пытливо всматриваются в мое лицо.

– Обычно понимаю.

– Я люблю тебя так сильно, что все остальные мужчины для меня – как особи другого вида. Крысы, акулы или тому подобное.

Он прижимается головой к моему лбу.

– Слава богу. Ты – самое лучшее в моей жизни.

Я закрываю глаза, впитывая это мгновение – запах его кожи, тепло его большого крепкого тела, окутывающего меня. Оно, это мгновение, идеально. Но еще сильнее я ощущаю ужас, страх, приближение неотвратимого, неминуемого несчастья.

Словно почувствовав это, Саймон опускает руки мне на талию, нежно поглаживает.

– Тебя что-то тревожит?

Перед глазами проносится вихрь образов: изувеченный Дилан; мама, танцующая на террасе с каким-то известным актером; фото Кит с котом на плече.

– Просто призраки. – И это самый правдивый ответ, что мне удается придумать.

И Саймон не подвергает его сомнению, поскольку уверен, что мои родители погибли в автокатастрофе и я сбежала от ужасной реальности в другую страну. Это еще одна ложь, в дополнение к остальному вранью. А его так много.

– Давай сделаем попкорн, найдем хороший фильм и посмотрим вместе с детьми, – предлагаю я.

– А как же джем?

– Я знаю, где еще взять фейхоа.

* * *

Но даже после просмотра фильма вместе с мужем и детьми, рассевшимися вокруг меня перед телевизором, и затем – чудесного неторопливого секса с Саймоном я по-прежнему остаюсь в плену призраков. Лежу на боку в своей постели, слушаю шум ветра и дождя, проникающий в тишину спящего дома, и отдаюсь во власть воспоминаний, во власть всего того, от чего я сбежала, всего того, что не стерли из памяти ни прошедшие годы, ни расстояние.

Тем летом мне было девять лет, и у меня появился поклонник. Билли слыл звездой какого-то семейного шоу на телевидении. Он часто приходил в «Эдем», обычно с какой-нибудь девушкой. Мама его обожала, любила танцевать с ним, но я сразу заметила, что я ему нравлюсь больше всех. Он приносил мне подарки – леденцы «Chupa Chups» и «Nerds», красивые носочки. Иногда дарил что-нибудь нам обеим – мне и Кит: двух воздушных змеев в форме рыбок, что он привез из Японии; большие коробки цветных карандашей. Дилан Билли не выносил, но мои родители над ним посмеялись, сказав, что он просто завидует, потому что Билли симпатичнее него. И Дилан с тех пор дулся про себя.

Но глаз не спускал – ни с Кит, ни с меня, ни с Билли.

Пока ему не случилось уехать. Не знаю, сколько он пробыл в Мексике.

Довольно долго.

А Билли был хитер. Однажды вечером заказал клубничный дайкири, отпил из бокала несколько глотков, а остальное предложил мне. Все танцевали под музыку группы, исполнявшей тяжелый рок. Царила шумная атмосфера накаленного буйства. Мама была навеселе, громко смеялась, и я знала, что она злится на отца.

Я выпила дайкири и бросилась танцевать. Где была Кит, не помню. Честно говоря, я много что не помню о том вечере, как ни напрягаю память. Многие годы я думала, что часть тех воспоминаний – это плод моего воображения.

Куда мы пошли? Куда-то за пределы центральной зоны ресторана. В какое-то темное место. И вдруг он перестал быть милым и добрым. Я помню, что ужаснулась, увидев, как он вытащил свой пенис. А потом он зажал мне рот ладонью и пригрозил: «Если скажешь кому-нибудь, вашему Угольку горло перережу».