– Я, конечно, кто же еще? А пригласила затем, чтобы с Любушкой моей она попрощалась, чтобы Любушке радость доставить. И потом, Аленушка ведь дочка моя родная. Я и на девятый день ее хочу пригласить, и на сороковой, и на годовщины, и на все дни рождения Любы теперь буду всегда приглашать: хочет она нас знать или не хочет, а Любушку, которая из-за нее умерла, должна помнить. Да и не сержусь я на нее больше, давно простила. Как увидела ее тогда на похоронах, сразу простила. И опять полюбила всей душой – кровинушка родная, что тут сделаешь? А теперь и вовсе, как вы сказали, что такое несчастье с ней приключилось, всю себя до последней косточки готова отдать, только бы спасти ее, мою деточку.

Зоя замолчала. Сидела, обхватив себя крест-накрест руками так, что пальцы от напряжения побелели, и молчала. Лицо ее помертвело, как до этого голос – лучше бы плакала, лучше бы билась в истерике, и ему, и ей было бы легче. А так Андрей просто не знал, что делать, как утешать, как успокаивать – и надо ли утешать-успокаивать?

– Да есть ли надежда? – вдруг выкрикнула она в отчаянии и с мольбой посмотрела на Андрея. – Скажите, есть ли надежда, не таите ничего, мать ведь я, нельзя мать обманывать! Грех – мать обманывать! Скажите, скажите! Мне лучше знать, лучше знать! Что угодно, но лучше знать! Мне правда нужна!

Что он мог ей сказать? Надежды на то, что удастся разыскать и спасти Алену, было мало. Но этого, естественно, говорить нельзя. Зоя, хоть и требует правды, по существу, услышать хочет искренние заверения, подтвержденные твердыми гарантиями, что все с Аленой будет хорошо. Никаких таких гарантий он дать не может и заверять искренне тоже не может, а Зоя почувствует фальшь сразу же – вон как вся напряглась, впилась в него взглядом: не пройдет фальшь, никак не пройдет.

– Зоя Федоровна, – начал он и запнулся, не зная, как продолжить. Встал, прошелся по комнате, подыскивая подходящие слова, но никаких таких слов не было, просто не было, и все тут! – Зоя Федоровна, – он неловко положил руку ей на плечо, слегка сжал, – Зоя Федоровна, вы успокойтесь, пожалуйста. Давайте я вам накапаю какого-нибудь успокоительного. Где у вас лекарства?

Она смотрела на него невыносимым, страдающим взглядом и ничего не отвечала.

– Корвалол или там, может быть, пустырник? Вам нужно хоть немного успокоиться и поспать. Да, лучше всего поспать! Я постараюсь сделать все, чтобы спасти Алену. А вы успокойтесь. Выпейте капелек, поспите, а потом…

Что делать Зое потом, Андрей никак не мог придумать, и потому пошел по новому кругу:

– Корвалол, или пустырник, или, может быть, валерьянка? Спиртное тоже подошло бы. Коньяк? У вас есть коньяк? Хорошее красное вино отлично действует…

Понимая, что несет несусветный бред, Андрей остановился. Ну не знал он, что делать с Зоей, с ее молчанием, с ее отчаянием. Он искренне сочувствовал ей, но больше всего ему хотелось бежать отсюда без оглядки. Ее страшный рассказ поразил его. Да нет, поразил – не то слово, душу перевернул, повредил в ней что-то, и теперь она болела, как вывихнутый сустав, нестерпимо болела. Ему самому как-то нужно было успокоиться, какой из него сейчас утешитель? Многое он видел, многое слышал, со многим сталкивался на своем веку частного детектива, но с таким… Эта добрая, хорошая, несчастная женщина – страшная женщина, поступки ее – страшные поступки, преступные поступки, чувства ее – страшные чувства, уродливые, извращенные чувства. Не может он ее понять, не в состоянии. И хоть сочувствует изо всех сил, она ему просто отвратительна – нечто вроде прокаженной. И дом этот отвратителен, и Люба отвратительна, и даже как будто на Алену частично распространилась эта зараза. И на него самого распространилась. Сбежать отсюда, вымыться, напиться вдрабадан, бросить к чертовой матери это проклятое дело и никогда больше не ввязываться ни в какие сомнительные истории. Но сбежать он так просто не мог, понимал, что оставлять Зою нельзя, в таком состоянии она способна отмочить что угодно. Вот возьмет и повесится, как ее дочь Люба. Явится к какой-нибудь соседке, свяжет ее и повесится.

– Я найду Алену, обязательно найду, а вам бы прилечь, отдохнуть, – завел он свою волынку. Но тут в кармане у него зазвонил телефон – Андрей обрадовался ему, как спасению, как передышке, как приличному поводу отвлечься хоть на минуту от Зои.

– Андрюха, ты где? – Голос Бородина, возбужденно-злой, ударил в ухо и подействовал, как стопка чистого спирта: тепло разлилось по телу, больная душа обезболилась – голос из его мира, нормального мира, населенного нормальными людьми, вывел из кошмара.

– Илья, привет! – Андрей нервно хихикнул. – Я… – Как объяснить Илье, где он? В мертвом доме той половины света, о котором мы с тобой, Илюха, понятия до сих пор не имели? – Я у свидетеля.

– Ладно, не важно! Закругляйся и подъезжай, я тебе сейчас адрес продиктую. Похоже, что мы ее нашли.

– Кого нашли? – От радости он туго соображал.

– Кого-кого, Озерскую, конечно! – рассердился на его непонятливость Бородин. – Только она… того, не успели, не спасли, повесилась наша Алена. Я приехать сейчас туда не могу, назначили экстренное совещание в главке.

– По поводу Озе… – Андрей воровато оглянулся на Зою: услышала или нет? Она смотрела на него застывшим взглядом: наверняка слышала, наверняка поняла, о чем идет речь. – По поводу нее совещание?

– Нет, конечно. Ты записывай адрес. Готов писать? Машиностроителей, пять, квартира двадцать девять. Туда Валеев выехал, я его предупредил, что ты будешь, он все объяснит, без проблем. Ты и опознаешь, если…

– Но почему ты думаешь, что это… – Андрей опять оглянулся на Зою, – что это она?

– Приметы совпадают, и квартира, в которой обнаружили труп, – довольно темная квартирка, там никто постоянно не живет, сдают ее внаем на сутки, на несколько дней, на неделю сомнительным личностям. Ладно, Андрюха, я очень спешу. Пока.

Бородин отключился. Андрей убрал телефон и подошел к Зое, вплотную подошел: с ней творилось что-то странное: губы искривились в зловещей улыбке, рот приоткрылся, как будто она собиралась захохотать, пальцы судорожно бегали по столу, выбивая дробь, словно она играла на воображаемом рояле.

– Алена, доченька! – выдохнула она и повалилась на Андрея.

* * *

Он все-таки сбежал оттуда, сбежал, сбежал. Вызвал скорую, дождался ее приезда, а сам сбежал. Ну и что, теперь он имеет на это полное право: Зоя в надежных руках отечественной медицины, ему больше там делать нечего.

Алена. Конечно, это ее нашли: приметы совпадают, и квартира вполне для таких целей подходящая. Это она, можно не сомневаться. Повторила путь Любы – сознательно или нет, узнают позже. Не спас, не уберег, теперь уж все кончено. Ну и пусть, ну и пусть, он не виноват, что так вышло. Или виноват… Но все равно! Это его последнее в жизни дело, закончилось – и хорошо. Приедет, опознает Озерскую – и все, баста! К чертовой матери эту детективную работу, устроится охранником… Нет, вахтером, сторожем в какое-нибудь тихое место, например в детский сад «Ласточка», который недавно построили возле их дома, целыми днями будет попивать кофеек из термоса и почитывать газеты. А Алена… Забыть, забыть! Сделать последний рывок и закрыть предприятие. Опознать, дать отчет Александре – и во всенощный запой, а потом в сторожа.