С того самого дня в лазарете, когда я понял, что ступаю на шаткую дорожку, я решил быть холоднее с ней, на сколько это было возможно. Не знаю, за кого я переживал больше, за чью боль я думал? За свою, или её?

Я как-то должен был встретить её с работы. У меня был жуткий, тяжёлый день, я обучал курсантов вылазкам на поверхность. Это невероятно изматывает. Когда я пришёл за ней, она о чём-то разговаривала с пожилой Мартой, на ней ещё был этот дурацкий чепчик. Я смотрел, как она лучезарно хохотала, как порозовели её щеки и не мог не думать о том, какой живой, настоящей и прекрасной она была. Когда она увидела меня, то сразу застеснялась и стянула с себя головной убор. Она вышла мне на встречу, победно помахав перед моим лицом двумя билетами, это уже стало её традицией, и заявила:

– Еда за эти билеты будет самой вкусной в моей жизни, сегодня был невероятно трудный рабочий день, – она засмеялась.

Патрик неоднозначно отреагировал на моё желание обучить её самозащите, аргументировав тем, что под понятием "приобщить девушку к жизни в Муравейнике" он имел ввиду совсем не это. Но, к сожалению, я сам жил только этим, и ничего другого мне в голову не пришло. Я не знал, справится ли она с такими нагрузками, в конце концов, у нас не бойцовский клуб, не школа боевых искусств – мы готовим своих солдат к войне. Отряд, в который я её поставил – был единственным из зелёных. Когда узнал, что тренирует их Радхика, засомневался в своей затее. Она лучший воин из женского гарнизона, для девчонки хотелось бы кого по мягче. Но деваться было некуда -пришлось сразу кинуть её в гущу событий, это как бросить не умеющего плавать человека в воду – хочешь выжить – греби.

Но девчонка держалась очень стойко в первый день тренировки – целеустремлённая, волевая. Бойца видно сразу, до этого, почему-то я не смог этого в ней разглядеть. Наверное, она была слишком напугана сменой обстановки, да и в целом, представляю, как сбился её жизненный ориентир. Я не хотел, чтоб она отставала от других девочек, и вопреки тому, что изначально решил не вмешиваться, все-таки сделал ей поблажку, давая индивидуальный урок.

Она была словно маленькая тигрица. Движения у неё были плавными, больше подходящими для танцев, а не для боя. Это ещё раз напомнило мне о том, что она – не для этого места. Она была так сосредоточена, до тех пор, пока мы не оказались в опасной близости друг с другом. Я ощущал это крайне остро, её тягу, такую томную, будоражащую. Мои инстинкты кричали мне об этом так явно. И она не скрывала этого, она говорила мне об этом открыто. Когда она дотронулась до моего лица, внутри меня произошёл взрыв, я готов был сорваться, окунуться в этот омут с головой. Она молила меня об этом глазами, я так явно читал это по её лицу. Во мне боролись обе мои ипостаси… зверь душил меня, разрывая внутренности, выворачивая наизнанку, требуя всё и сразу. Казалось бы – протяни руку и бери. Но я не мог.

Хоть девчонка никак не выходила из моей головы, я не мог обманывать себя, понимал, что ей там вовсе не место. И она никогда не сможет там быть – без боли не сможет. Придёт день и мне придётся погубить её. Она даже не знает о том, что её ждёт. Какой сокрушительный удар я ей нанесу. Самое ужасное было то, что она была первой женщиной, к которой я испытывал нечто подобное. Жестокая ирония судьбы – никак иначе, очередная злая шутка. Я даже уже привык.

Я не допускал, чтоб она прочла хоть что-то по моему лицу. Если она поймёт, что меня так же тянет к ней, как и её ко мне, то я развяжу ей руки. А перейдя через этот рубеж – её не ждёт ничего, кроме боли. Я собрал в себе остатки сил и отстранился от неё, прогнал. Надеялся ранить её, чтоб она больше не лезла ко мне. Но куда уж там.

Именно этот момент стал звоночком, что меры надо принимать срочно и кардинально. Я стал полностью игнорировать её, отключился. Мне нужно было отвлечься.

И я с головой погрузился в работу.

* * *

Я без стука зашёл в дом, в котором вырос, зная, что Патрик был дома – мы созванивались с ним некоторое время назад. Я прошёл в гостиную, в которой работал телевизор на беззвучном режиме. Из спальни горел тусклый свет ночника, значит Патрик… молится. Я бесшумно зашёл в комнату, стараясь не мешать его таинству. Мои ожидания оправдались, Великий марл сидел на коленях, вознеся руки, ладонями вверх и безмолвно, закрыв глаза, шевелил губами.

– Ты рано, – нарушил он тишину, и открыв глаза, устало посмотрел на меня.

Я облокотился об дверной косяк, и кивнул в знак приветствия.

– Всегда хотел спросить, зачем ты делаешь… это… ты же учёный, – я хотел было назвать все это дело чушью собачей, но вовремя одёрнул себя, не хотел ранить чувств своего приёмного отца.

– Мне так легче. Знание, что в моменты отчаяния, когда ты бессилен – ты не один, придаёт силы.

Я вскинул брови, мы эту тему поднимали крайне редко, и честно говоря, его ответ меня удивил.

– Как от этих занятий тебе может быть легче? Ты же сам прекрасно знаешь, что человек – это химический коктейль, стоить поменять ингредиент в его ДНК и у него уже будет другой характер, другой цвет волос, другое мышление… – я действительно не понимал его логики.

– Веру я обрёл здесь, в Муравейнике, она спасает там, где не может помочь – никто, залечивает те раны – которые непосильны ни одному врачу. Ты выбрал свой путь сам, сын, по тому, что я дал тебе выбор и никогда не навязывал этого, и понимаю, что тебе сложно понять.

Я кивнул. Выбор – главное, что мы имеем под землёй, и то, чего категорически лишает людей Провиданс. Патрик реагировал абсолютно спокойно на то, что я не пошёл в этом плане по его стопам. Я тоже никогда не мог понять, как, такой гениальный учёный, который лучше любого понимал природу человека, который сам, лично работал с "геномом души" мог верить во что-то небывалое…

И таких как Патрик, "верующих" под землёй было много. Они остались после революции, те, кто так и никогда не покинул бункер и прожил остаток своих дней вдали от Провиданс и её влияния.

– Как успехи с домольтером? – спросил меня Патрик, встав и направившись на кухню, заварить свой потрясающий ароматный кофе.

Я проследовал за ним, окинул взглядом дом, в котором меня вырастил мой приёмный отец. Я съехал от него тогда, когда получил свою должность, но мы жили недалеко друг от друга. Нам как главам, жилье полагалось в самом гарнизоне, по ближе к обязанностям, как любил шутить Патрик. В его доме ничего не изменилось с самого моего детства. Все та же мебель, все те же занавеси… Невысокие потолки, стены в тёплых тонах, никаких излишеств. Самым ценным предметом в доме – были старинные часы на стене, и то доставшиеся ему по наследству. Патрику никогда не нужно было ничего для себя.

– Мы отправили дронов. Как я понял по видеоотчёту, в железе уже началась коррозия. Скоро неорганический вирус начнёт заражать весь металл в конструкции, по прогнозам купол начнёт источать токсины месяца через полтора. И если все пойдёт по плану, то максимум через три месяца его начнут разбирать.

– Ты подал отличную идею, сынок. Я так горд тобой. Я бы просто подорвал его, но все списали бы на террористическую атаку, и заменили его новым. Это была бы временная мера. До сих пор удивляюсь, как ты додумался до такого. Они будут думать, что фильтр небезопасен и сами разберут его навсегда.