А потом она уже и не хотела дышать. Хотела только одного: глубже, быстрее, сильнее. Все ее тело наполнилось жаром, и светом, и звездной тьмой, пронзавшей ее искрами, когда он двигался внутри нее, добиваясь оргазма так, будто сражался за жизнь.

И оргазм не замедлил прийти. Она еще вздрагивала, стискивая его естество, когда напряжение внутри нее достигло предела и обернулось сладостной истомой, от которой она, казалось, взмыла на седьмое небо. Он изливался в нее, а она все крепче сжимала ногами его бедра. Жаркая, влажная жизнь заполонила ее, прогоняя прочь тьму и смерть.

Должно быть, она закричала, потому что он прикрыл ее рот ладонью, заглушая звуки. Она обрадовалась новому прикосновению и полностью отдалась чувственному экстазу, всхлипывая под сильными пальцами, пока не впала в забытье.

Бастьен оторвался от Хлои, и ее руки бессильно упали. Она уже была без сознания. Может быть, его бы устроила мысль, что все это благодаря его сексуальной мощи, но он знал, что причина в другом. Она стремилась к облегчению, к забытью, как наркоман стремится к своему зелью, и он дал ей это, именно это, а не себя самого. Она забылась целительным сном еще прежде, чем он вышел из ее тела.

Тело Хлои не отключилось вслед за разумом — ее сотрясло последнее, уже слабое содрогание оргазма. Он хотел ее так отчаянно, что никак не мог поверить, что ее желание было столь же сильным.

Он не поцеловал ее. Но поцелуи не имели смысла. Имела смысл жизнь, возвращение жизни. Секс имел смысл, возрождение, боль и желание… Он опять почувствовал возбуждение и всего лишь оттого, что смотрел на нее.

Он верил и не верил, что все это происходит с ними. Что он хочет Хлою, что Хлоя хочет его, что это все-таки не оружие, не средство, не инструмент. Он не собирался выяснять, так ли оно на самом деле. Сегодня вечером он закончит свою работу и посадит Хлою на самолет. Он доживет до этого, должен дожить, чтобы убедиться, что она спаслась и находится в безопасности. А потом он будет ждать того, что произойдет: придут за ним или позволят ему исчезнуть.

В душе все еще лилась вода. В отеле «Дени» никогда не следили за расходом горячей воды, как и подобало истинному заведению для избранных. Бастьен глядел на спящую Хлою и завидовал ее сну, завидовал ее забытью. Ему слишком много предстояло сделать, чтобы уберечь ее, чтобы покончить с этим. Он не мог заползти к ней под простыню, обнять ее, прижать к себе и погрузиться в ее теплую и сладкую ласку. Все, что он мог, — осторожно вытащить из-под нее смятое покрывало и укрыть ее сверху.

Все, что он мог, — склониться к ней и припасть губами к ее губам.

Все, что он мог, — оставить ее в покое.

Хлоя открыла глаза. Она не хотела их открывать. Какое-то мгновение вообще не могла вспомнить, где находится. Во сне она оказалась дома, в собственной спальне, вот только свет из открытой двери сочился какой-то неправильный, и она никак не могла узнать, кому принадлежит приглушенный голос, доносящийся из соседней комнаты. Свое тело она ощущала странным образом: оно было апатично расслабленным и одновременно непонятно напряженным.

И вдруг реальность вернулась, сразу и вся, подобно удару молнии. Во всех подробностях, в ярких, насыщенных цветах, и она зажала рот рукой, заглушая стон. Да что же она натворила?!

Она опять занималась сексом с Бастьеном. Опять. Но это, в конце концов, была наименьшая из ее бед. Ничто по сравнению с длинным перечнем смертей, крови и ужаса.

Это его голос она могла слышать в отдалении, только его и ничей больше. Он говорил по телефону, тихо, спокойно; возможно, ей бы следовало подкрасться к двери и подслушать, но она не собиралась этого делать. Она хотела умыться, смыть его со своего тела, а потом собиралась раздобыть какую-нибудь одежду и убраться отсюда к чертовой матери.

Их пропитанное кровью черное тряпье бесследно исчезло с пола просторной спальни. Должно быть, он их убрал, благодарение Господу. Хлоя быстро умылась, завернулась в одно из больших полотенец и направилась в спальню.

Полотенца было мало. Она стащила с постели покрывало и завернулась в него, соорудив нечто наподобие тоги, а после подошла к двери.

Сопротивляться искушению было невозможно. Она остановилась, прислушиваясь к его спокойному бесстрастному голосу.

— Я все окончательно подготовил. Просто выполняйте свою часть договора. Если что-нибудь пойдет не так, хоть что-нибудь, тогда возможно все, вообще все, вы меня поняли? — Это была угроза, произнесенная спокойным, ровным голосом, от которого мороз пошел у Хлои по позвоночнику. Наступила пауза, и она задержала дыхание, напряженно прислушиваясь. — Пока вы понимаете, — произнес он. — Я не блефую и торговаться насчет нее не собираюсь.

Разговор закончился: Хлоя досчитала до ста по-итальянски и только потом открыла дверь. Бастьен сидел в огромном мягком кресле, скрестив перед собой ноги, и не двигался. В комнате было сумрачно, отчего Хлое стало немного легче. Ей казалось, что яркого электрического света она сейчас не вынесет.

Он вроде бы даже не заметил ее появления, не пошевелился, но вдруг прозвучал его голос:

— Услышала что-нибудь интересное?

Хлоя поняла: он знал, что она подслушивает. Его чутье по отношению к ней было чем-то почти сверхъестественным. Впрочем, это его чутье, вероятно, дотягивалось до всех, кто появлялся в пределах досягаемости — и таким образом он выживал.

— Только то, что торговаться насчет меня ты не собираешься. — Она вошла в комнату, придерживая покрывало. — Ты меня на что-то обмениваешь?

Бастьен повернул голову и посмотрел на нее, и в его взгляде вспыхнул слабый, но заметный огонек веселого удивления, когда он разглядел ее наряд.

— Я меняю тебя на двух быков и связку кур.

— Ты забыл, что я была на тех ваших собраниях. Ты меняешь меня на два ракетных комплекса «Стингер» и связку автоматов «узи».

Его улыбка стала чуть шире.

— Что ты знаешь о «стингерах» и «узи»?

— Почти ничего, — признала она, подходя ближе.

— Поверь мне, их цена гораздо выше, чем жизнь одной женщины.

Хлоя криво усмехнулась:

— Кажется, в вашем мире жизнь вообще мало ценится. — В ту же секунду, как эти слова слетели с ее губ, она пожалела, но он даже глазом не моргнул.

— Ты права. А потому сохранить тебе жизнь становится еще труднее.

— Не понимаю почему. Должно быть, я причиняю большое неудобство.

— Неудобство — это мягко сказано. Я тоже не понимаю почему, — сказал он ровным бесстрастным голосом. — В прихожей есть какая-то одежда — сегодня вечером тебе надо быть одетой.

Она проигнорировала невысказанную возможность не одеваться в остальное время.

— Почему? Ты собираешься взять меня в город?

— Тебе представляется шанс встретиться со старыми друзьями. С бароном и его женой, с мистером Отоми и прочими. Боюсь, мой неожиданный отъезд и прискорбная гибель Хакима прервали наши переговоры прежде, чем явился главный игрок. Он появится сегодня вечером — вот тогда-то мы и завершим наши дела.