Самозарождение этих наук происходило в Элладе в период с начала VII по середину IV вв. до н. э. Кратким очеркам их становления и развития посвящены следующие два эписодия, поэтому пока ограничимся констатацией факта, что превращением их в науки мы обязаны, в первую очередь, пифагорейцам и софистам. Задним числом логика построения всех «семи свободных искусств» была осмыслена следующим образом: прежде всего, надо научиться читать, писать и понимать язык, то есть грамматике, а также надо, как минимум, уметь говорить складно, а в идеале — произносить убедительные речи, рассчитанные на широкую публику. Это называлось риторикой, без которой жить в эллинском полисе V-IV в. до н. э. было очень трудно). Диалектикой называлось то, что мы сегодня зовем наукой логики, то есть способность выстроить речь и мысль в строгом доказательном порядке. Тем самым совершался переход от обыденного к научному знанию, которое закреплялось в квадривиуме, который иначе называли «четырьмя математическими дисциплинами». Например, великий философ Платон, размышляя над тем, что есть справедливость, и предлагая ее воплощение в виде идеального государства, в VII книге «Государства» задался целью рассмотреть, какие науки следует изучать правящему в этом государстве классу философов, чтобы их ум направлялся на созерцание вечных сущностей, идей, то есть чистого умопостигаемого бытия. Для этого были предложены, во-первых, искусство счета (арифметика), во-вторых, геометрия, в-третьих, теоретическая астрономия, наука о гармонии (музыка). Все это науки сугубо «математические» в нашем понимании этого слова, так как астрономия мыслилась как стереометрия, а музыка была наукой о соотношении длин струн и связанных с этим созвучиях. Сверх того, была предложена философия (здесь именуемая диалектикой), как наука о познании сущности каждой вещи.

Итак, к середине IV в. до н. э. в Афинах сложились наши семь «искусств»: грамматика, риторика, диалектика, арифметика, геометрия, астрономия, музыка. И не только они! Выделялись еще архитектура, медицина, оптика, механика, геодезия, архитектура, наука о животных, минералогия и многие другие. Кроме того, пока никто их еще не называл свободными искусствами. Во-первых, потому, что порядок преподавания был совершенно иной. Например, в платоновской Академии, самой хорошо организованной философской школе, начинали с математических наук, особенно геометрии (знание грамматики на начальном уровне предполагалось еще до поступления туда), затем переходили к диалектике, которую противопоставляли эристике, а затем читали и комментировали диалоги Платона. Ко временам неоплатоника Ямвлиха (260–330 гг. н. э.) порядок чтения диалогов был таков: «Алкивиад I» — «Горгий» — «Федон» — «Кратил» — «Теэтет» — «Софист» — «Политик» — «Федр» — «Пир» — «Филеб» — «Тимей» — «Парменид»[635]. Во-вторых, греческие школы, в особенности эллинистического периода, стремились не столько научить человека указанным наукам и на этом закончить его образование (как это делается у нас сейчас), сколько «учили жить, как подобает философу». Это означало, что учителя, например школы стоиков, могли сколько угодно заниматься теорией языка и стиля, но училито они, как надо жить, то есть воздержанию и самодисциплине. Так же поступали и эпикурейцы. Иначе говоря, в эллинистическую эпоху система греческого образования имела явно эстетическую направленность (что, конечно, не исключало применение любознательного и теоретизирующего эллинского ума ко всем вопросам, божеским и человеческим).

Римляне были людьми иного склада. Например, они были прекрасными организаторами и «институциализаторами», ведь такая вещь, как «государственный аппарат» в европейском его варианте — это их творение. Также и в области образования они уже к III в. до н. э. разработали трехступенчатую систему школ: ludus (начальная школа, или школа «литератора») — средняя школа (школа «грамматика») — риторическая школа. Эллины же были плохими организаторами: «школа» у них работала там, где в данный момент находился учитель. Зато само римское образование было гораздо более педантичным («схоластичным») и более ориентированным на практику. Однако по мере общего помрачнения красок, о котором была речь в прологе, наследие античной культуры в преподавании все более и более сокращалось, а с этим все больше усиливалось стремление свести всю эту культуру к некоему систематизированному набору, который, конечно, был призван служить ступенью на пути христианского богопознания[636]. Так и появились «свободные искусства» в количестве всего лишь семи — соединение всего светского, языческого знания, которое необходимо было (для начала!) знать христианину. Кстати, «свободными» их назвал Цицерон в трактате «Об обязанностях», разбирая вопрос, что достойно, а что не достойно свободного человека.

Латиноязычную публику со «свободными искусствами» познакомил крупнейший римский ученый-энциклопедист М. Теренций Варрон (116–27 гг.). Его труд «Науки» («Disciplinarum Libri IX») был посвящен грамматике (кн. I), диалектике (кн. II), риторике (кн. III), геометрии (кн. IV), арифметике (кн. V), астрономии (кн. VI), музыке (кн. VII), медицине (кн. VIII) и архитектуре (кн. IX). К сожалению, он был утрачен уже ко временам Исидора, и нам невозможно подробно восстановить его содержание.

Знаменитый римский ритор Г. Фабий Марий Викторин (ок. 300 — после 362 г. н. э.) был, по словам Августина, «глубоким знатоком всех свободных наук»[637]. Он писал сочинения на темы грамматики, риторики и логики, а после обращения в христианство — и теологии. В историю науки и философии он вошел как переводчик и комментатор аристотелевских логических сочинений, а также работ неоплатоников. Из поздних специалистов по «искусствам» только он и Боэций знали греческий язык.

Особняком стоит имя крупнейшего из латинских отцов церкви — блаженного Аврелия Августина (354–430 г. н. э.). Его философские воззрения лежат далеко от языческих наук, но его риторическое прошлое и блестящая образованность сказались в его педагогической мысли, выраженной в труде «Христианское образование», а логическая мысль — в книге «Диалектика». Он пытался расширить круг преподаваемых дисциплин (даже в части философии) и углубить их содержание, хотя и безуспешно.

Продолжателем дела Варрона спустя четыре века был адвокат Марциан Капелла (перв. четв. V в. н. э.), который свел воедино именно и только эти семь «свободных искусств» как таковые и вывел их в книге «О бракосочетании Филологии с Меркурием» («De nuptiis Philologiae et Mercurii»), написанной между 410 и 429 гг. н. э. Сюжет этого романа в прозе и стихах, написанного в подражание древним «сатирам» и посвященного сыну, также Марциану, весьма причудлив и интересен. Бог Меркурий, утомленный своим безбрачием, решил жениться, но получил отказ со стороны Мудрости, Провидения и Души. Наконец, Аполлон посоветовал ему искать руки очаровательной молодой и мудрой девы по имени Филология. Боги дают свое согласие на бракосочетание при условии, что невеста станет божественной. Филология соглашается. Ее мать, Размышление, главные добродетели, три грации окружают и украшают невесту. Филология пьет кубок амброзии, которая делает