движения, характеризовался современниками как «лицар, вишколений у рицарській штуці Європи». В книге «Sarmatiae Bellatores», изданной в 1631 году, о нем написано: «пройдя целую Европу, побывал также в Иерусалиме и других варварских странах, изучая боевое искусство европейских и азиатских полководцев». Товарищ и сподвижник гетмана Петра Сагайдачного, архимандрит Трахтемировского монастыря – военного и официального центра казаков – Иезекииль Курцевич – воспитанник университета Падуи. Знаменитый сподвижник Богдана Хмельницкого, легендарный полковник Морозенко (помните: «…Морозе, Морозенку, славний ти козаче, за тобою, Морозенко, вся Вкраїна плаче…») тоже закончил эту твердыню знаний. Максим Кривонис (есть предположение, что он по происхождению голландец) учился в Лейденском университете. Вообще, почти вся старшина Богдана Хмельницкого, который и сам восемь лет учился в иезуитской коллегии, где «был особенно ловок в поэтике и риторике», имела если не университетское, то хотя бы приличное образование. Такой уровень образования казацкой верхушки просто поражает, куда там московским боярам!

К политическим событиям этого периода мы еще вернемся. Читатель, наверное, устал от военно-династических пертурбаций, поэтому немного отвлечемся на духовно-культурное описание того времени. Находясь под Литвой, Киев сохранял свой харизматичный статус «первого среди всех городов и краев», – считал в середине XVI века Михалон Литвин. Такое же мнение о нашем городе повторил уже упомянутый Себастьян Клёнович в своем произведении «Roxolania»: «Знайте все люди, что Киев на Руси значит столько, сколько для всех христиан Рим древний когда-то».

Теперь подробно и о нем самом – первом, кто стал писать стихи о Киеве. Себастьян Фабиан Клёнович (ок. 1545, Калуш – 1602, Люблин) – польско-украинский поэт позднего Ренессанса. Родился в семье бургомистра. В юные годы переехал во Львов, затем учился в иезуитском коллегиуме в Калише. После окончания Краковской академии жил в Люблине, заведовал Академией в Замостье, был войтом и бургомистром в Люблине.

Писал по-латыни и по-польски. По-латыни гекзаметром написана «Roxolania» (1584) – описание Червонной Руси, а также «Victoria deorum» («Победа богов», 1587), на польский язык переведена самим Клёновичем. Его сатира не затрагивает серьезных вопросов жизни. Это довольно безобидные насмешки над недостатками обывателей, монахов и прочих персонажей. Однако ему приписывают и один памфлет на латинском языке «Первое выступление против иезуитов», изданный в конце XVI века. После этого он подвергся гонениям и был доведен до голодной смерти.

Основными мотивами творчества С. Кленовича были прославление родной земли, ее народа, чувство глубокого патриотизма и гражданского служения. Так, в поэме «Roxolania» он воспевает свою землю, природу с точки зрения «дома мужика русина», гордясь не только прошлым Украины, но и настоящим, посвящает целые страницы описанию ее флоры и фауны, плодородия. Характерно, что будучи католиком, Кленович не делает никаких упреков православию на фоне скептического отношения к церковным законникам, которые, выйдя из простолюдинов, забывают о своем происхождении. Более того, он восхваляет русинов за то, что они живут по законам родителей, верно их выполняют и, проживая в Польской державе, сохраняют свое русинское происхождение. Последнее свойственно и самому автору, который гордится, что он русин, восхваляет обычаи своего народа, среди которых называет свободу в выборе жены, побратимство. В «Roxolania» воспевается более десятка городов – Киев, Каменец, Кременец, Луцк, Замостье, Перемышль и другие, дается достаточно выразительная поэтическая характеристика каждого из них: Киев для русинов так же, как Рим для католиков; Львов – руського рода краса; Каменец – слава, стены, скала прочная; Перемышль – лучезарный город… Подчеркивая необходимость развития в Украине культуры, образования, Кленович мечтал о создании латиноязычного Парнаса, то есть ведущего центра латиноязычной поэзии. Ниже привожу отрывок из «Roxolania»:

Києве славний, могутня столице князів древньоруських,Безліч ти бачиш іще пам’яток старовини:Скрізь на левадах тут видно каміння зруйнованих мурів,Залишки давніх руїн травами вже поросли.Дехто гадає, що тут слід шукати фрігійськую Трою,Та, як на мене, пустий звук – оця видумка їх.Де оті ріки сьогодні, які б фарбували так вовну,Як твоя, Ксанфе, колись чиста вода для пиття?Ну ж, покажи Сімоентові води та Iди джерела,Саме отам, біля них, древняя Троя була.Ти на плечах своїх, Києве, видержав орди татарські,Відсіч не раз ти давав скиту, що луком гордивсь.Часто ще й зараз на мури твої вороги нападають,Нині гасають кругом орди на нивах твоїх.Знайте всі люди, що Київ на Чорній Русі важить стільки,Скільки для всіх християн Рим стародавній колись.Є на Русі в нас чимало чудес, є й у Києві славнім,Ними гордиться й усім радо покаже він їх.Глибоко там під землею побачиш великі печери,Знайдеш гробниці старі, в них древньоруських князів,Теж Лібітіна[13] останки героїв у них зберігаєТам, попід шаром найнижчим цих величезних печер.Жодна вже гниль, нам здається, не може їх тіл розложити,Довгі століття вони в трунах під склом вже лежать.Подив великий у всіх викликають підземні печери,Руки якого митця тут їх зробити могли?(перевод Виталия Маслюка)

Культурный расцвет Киева

Определенная политическая стабилизация, восстановление Киевского княжества в составе Великого княжества Литовского способствовали его экономическому и культурному развитию. Весьма характерным представляется своеобразная непоследовательность руських книжников в копировании ими византийского отношения к учености. У греков образование оценивалось как одно из наивысших достоинств человека и в духовном, и в бытовом отношении: идеальным властелином считался тот, кто покровительствовал ученым; образованность служила главной предпосылкой получения должности в государственных и церковных органах власти; для простолюдина она давала шанс повысить свой социальный статус и тому подобное. Отсутствие образования рассматривалось как существенный недостаток, даже как физическая неполноценность, а над людьми совсем малограмотными нещадно насмехались. Руськие книжники наследовали лишь «позитивную» часть этой модели. Мы довольно часто можем найти похвалы книжной учености и книгам, содержащим беседы пророков, евангельские апостольские поучения, жития святых отцов. При этом иронично-оскорбительных наскоков на необразованных людей не найдете. Скорее другое – пустозвонством и подозрительной гордыней казалось целенаправленное желание посвятить свою жизнь овладению знаний, выставления себя философом, поскольку благостному человеку достаточно полистать божественные писания, проще говоря – уметь читать. Эта специфическая «сдержанность амбиций» руськой учености, кроме причин мировоззрения, объясняется и языковым барьером. Роль греческого языка в стимулировании руськой культуры была намного меньше в сравнении с аналогичным влиянием латыни в римско-католическом христианском мире. Церковнославянская литургия, а также раннее появление переводной патристики и агиографии полностью удовлетворяли духовные потребности, не вызывали необходимости глубоких знаний греческого языка. Его не изучали в школах, поэтому руський читатель, даже философ и книжник не имел прямого контакта с греческой теологической, философской или политической мыслью. В феномене славянизации церковно-культурной сферы, безусловно, были и свои позитивные моменты – слово Божие и учительские наставления понимали все. С другой стороны, это консервировало изоляцию, замыкая Русь саму на себя. Не пользуясь греческим и латынью, руська культура очутилась отрезанной от