– Нет, – отвечает Стэн. – Ты ничего не пыталась исправить, ты только без конца на меня сердилась. Что бы я ни делал – все было не так. – Он последовательно отвечает на каждую претензию. – Тот доктор был шарлатаном. Я выбивался из сил, чтобы мы смогли переехать, как ты хотела, а ты швырялась деньгами. Я тоже уставал. Я тоже хотел, чтобы меня просто обняли. Ты совсем не ценишь то, что я делаю, и только раздражаешься. Я украсил комнату нашей дочери, когда ты была у своей матери, чтобы сделать тебе сюрприз. Купил новые картины, повесил новые светильники – как раз такие, какие ты хотела. Получил ли я хоть каплю благодарности? Нет! Критика, критика и ничего, кроме критики, – вот что я получил. – Он смотрит в пол и говорит: – Я ничем не мог ей угодить и поэтому начал делать все меньше и меньше.

«Полька протеста» этой пары – отказ удовлетворить потребности друг друга – идет по замкнутому кругу. Негативный паттерн разворачивается в автоматическом режиме. Связь становится односторонней. Они рассказывают о попытках выбираться куда-то вместе, например на байк-шоу или на концерт, но признают, что напряжение между ними совершенно не позволяет им получать удовольствие и наслаждаться обществом друг друга. Они также отмечают, что их интимная жизнь практически сошла на нет. Неудивительно. Кому захочется заниматься любовью, балансируя на краю эмоциональной пропасти? Если не лечить разорванную мышцу, она перестает функционировать. Точно так же, если не лечить травму в отношениях, то они окостеневают, теряют гибкость, спонтанность и способность приносить радость.

Несмотря на все большую отчужденность, один партнер до сих пор делает слабые попытки восстановить связь, но другой не замечает или отвергает их.

Выразив свое недовольство, Бонни неловко шутит, что иногда, наверное, может казаться грубоватой. Это слабая, почти бессознательная попытка сменить тон их разговора, музыку их танца. Но Стэн ее не замечает. Он не понимает, что Бонни тянется к нему. Он уже сбежал в свое бомбоубежище и наглухо задраил все щели.

Настороженность заставляет партнеров отвергать даже очевидную инициативу к сближению.

– Я беспокоюсь за тебя, – убеждает Стэн Бонни. – Мне страшно, что этот шарлатан может тебе навредить. Я хочу, чтобы ты была здоровой и счастливой.

Бонни неуверенно смотрит на него, но решает не принимать его приглашение к новому танцу.

– Вот как? – говорит она. – А я-то думала, что тебе просто жаль денег.

Стэн меняется в лице, услышав в ее голосе сарказм и отказ признать его заботу и переживания. Он делает вторую попытку – говорит усталым голосом:

– Ты, похоже, вообще не веришь, что я беспокоюсь за тебя, да? Ты говоришь, что меня заботят только мои родители.

Бонни молча смотрит на него, всем своим видом соглашаясь с его словами.

Даже если один из партнеров делает попытку восстановить близость, второй не видит ее, не верит ей или отвергает ее. Однажды за завтраком Бонни обратилась к Стэну:

– Ты больше не целуешь меня перед уходом на работу.

– Ну прямо сейчас у меня полный рот чесночного соуса, – ответил Стэн.

«Ну да. Вот и вся любовь», – с горечью сказала самой себе Бонни, выйдя в другую комнату.

Она пошла на риск, первая сделала шаг к сближению, но ее оттолкнули. Она чувствует себя глупой и ненужной – что дальше?

Пережатая пружина недовольства распрямляется. Партнеры начинают описывать проступки друг друга в категоричных выражениях.

Стэн бормочет себе под нос по дороге на работу:

– Вечно она так. Придумает худшее и не дает мне даже шанса объясниться. Фирменный стиль моей жены – агрессия и грубость.

Он забывает, что всего несколько месяцев назад в такие же моменты он думал совсем иначе: «У нее утром болела спина. Она не хотела меня обидеть. Она снова будет собой, когда я вернусь домой».

Партнеры создают историю отношений, в которую гармонично вписывается их личное недовольство и которая концентрируется на ошибках другого. Супруг сначала превращается в равнодушного и бездушного незнакомца, затем в опасного врага и под конец – в демона, разрушающего отношения. Эту трансформацию партнера из друга во врага поддерживают плохие воспоминания о значимых фигурах из прошлого, внезапно всплывающие в памяти. Бонни видит в Стэне своего жестокого отца-алкоголика и считает мужа холодным и отстраненным, а Стэну Бонни напоминает его первую девушку, которая однажды унизила его, рассказав друзьям о его конфузе в постели.

Оба партнера уходят во все более глухую оборону, переставая делиться друг с другом переживаниями, и их представление о том, «как мы попали в такую беду», становится все шире. Их общение полно взаимных нападок, обвинений и периодов каменного молчания. Боль усиливается, чувство безопасности сходит на нет. Они так заняты отражением язвительных шпилек, что полностью перестают замечать, как их поведение отражается друг на друге и на отношениях. Эмпатия – способность встать на место партнера и понять, почувствовать его или ее – исчезает.

Чувство беспомощности все усиливается. Сначала один, потом второй партнер закрывается и начинает искать себя в другой деятельности и в других отношениях, где к нему или к ней вернется чувство значимости и контроля.

Стэн больше не пытается защититься от претензий Бонни. Он просто отворачивается и уходит. Он выстроил вокруг себя стену, через которую она не может пробиться. Сначала это ее волновало и пугало. Она пыталась достучаться до него, подняв градус критики, предъявляя еще больше претензий, но когда это не сработало – отступила. Бонни стала все чаще гостить у своей матери, а Стэн построил мастерскую, где проводил свободное время за своим хобби. Придя ко мне в первый раз, они обсуждали развод.

* * *

Один из главных прорывов нового научного подхода к любви – открытие ключевых элементов драмы разлада в отношениях: моментов разобщения, циклов искаженных сигналов и травм, разрушающих эмоциональную жизнь и семью. Понимание важности этих элементов стало первым шагом на пути к познанию того, как формируется любовь. А когда нам понятна суть и устройство чего-то, мы можем это что-то поддерживать в работоспособном состоянии, чинить и даже совершенствовать. Мы долго и упорно пытались разобраться, почему мы ссоримся с людьми, которых любим больше всего на свете, и зачем отгораживаемся от них. Теперь мы понимаем, что заставляет нас защищаться от самых близких так, словно они злейшие нам враги, и как выстроенные нами оборонительные сооружения становятся нашей тюрьмой.

Для Сэма, с высказываний которого началась эта глава, отношения были мистическим явлением непреодолимой силы, совершенно не подвластным контролю. Спустя четыре месяца, сидя в кресле в моем кабинете, он рассуждает совсем иначе.

– Теперь я гораздо спокойнее в отношении нас. – Он делает паузу и улыбается. – И в отношении самого себя! Похоже, я наконец понял, что такое эта ваша близость. Мы все еще иногда ссоримся, но я больше не ощущаю себя на краю пропасти. Я не знал, как слушать ее, поэтому просто пытался заставить ее меня любить. Мы очень многому научились. Теперь мы знаем, как держаться друг за друга. – Он смотрит на меня с недоуменным уважением. – Похоже, вы, психологи, все-таки кое в чем разбираетесь.