Тут вдруг что-то отвлекло ее, она затихла и насторожилась. Кир замер за дверью, боясь, что она заметит его, и наваждение пропадет. Но ничего такого не произошло. Девочка вернулась к своим разговорам с невидимым неизвестным.

– Ты знаешь, а я теперь не люблю, когда мама звонит. Да. Я не знаю, о чем с ней разговаривать. Я сначала беру трубку, так радуюсь, ой, мама позвонила, а потом – что говорить-то? Вот я и молчу. А она злится. Наверно, поэтому теперь не звонит совсем. В больнице лежит. От злости лечится. К нам не приходит. А может, Кир не пускает. Не любит он их с папой. Считает, они только портят все… А мы… Что мы? Нас никто не спрашивает.

Она замолчала, подумала, посмотрела на сморщенные подушечки пальцев.

– А я хочу, чтобы ты пришла и забрала нас, – вдруг выпалила она. – Ты такая добрая, такая красивая, всегда рядом, а они все здесь только важничают, типа, все знают, что, как, зачем… «Надо уши чистить, надо руки мыть, надо папу с мамой больше всех любить…» Ага! Сейчас! Только и рассказывают, что делать, а сами такие несчастные, что у них скоро глаза прозрачными сделаются. Выплачут их все.

Опять пауза, опять вопрос, как будто невидимый в этом влажном воздухе.

– А что Кир? – не без вызова ответила она. – Я думала, он волшебник, а он… мертвый. Правда! Мы проверяли! Мертвый премертвый. Да ну их всех! Эти папа с мамой, которых нет никогда, этот Кир, которого мы, типа, должны любить. А почему? И вообще, меня никто не спрашивал. А что, если я его не люблю. Что, если я люблю кого-то другого? Тебя, например? Что тогда? Любовь, ведь она или есть или нет. Это такое… волшебство.

На этих словах за спиной Кира что-то с грохотом рухнуло на пол. Он обернулся. В коридоре было пусто. Кир не разобрал, что упало, он вновь приник к щелке и наткнулся на холодный и вопросительный взгляд девочки.

– Деточка, – пролепетал Кир, понимая, что его застукали и скрываться бесполезно. – Что же ты так долго? Пора выходить. Помочь тебе?

– Спасибо, – сухо и вежливо отозвалась она. – Не надо. Выйди, пожалуйста, я скоро буду.

Кир, и без того сбитый с толку тем, что он увидел и услышал, покорно отступил. Надо же, маленькая чертовка, уже не разберешь, то ли девочка, то ли женщина… Вертит им, как хочет.

Неожиданно под ногой хрустнуло. Кир нагнулся, нашарил какие-то стекляшки, посмотрел на стену – так и есть. Со своего привычного места исчезла безделушка из красного стекла – три пузатых ангела, обнявшись, словно навеселе, летели куда-то по своим делам. Кир, пока собирал осколки, поранил пальцы, и красное – жидкое и твердое – смешалось в его ладонях.

Как ни странно, спиртного у Игната не оказалось. Иван нашел под раковиной какую-то подозрительную полупустую бутылку, нюхнул, скривился и протянул хозяину. Тот тоже сунул нос в горлышко и чихнул.

– Так это же самогон, – с радостью заявил Игнат. – Я и забыл про него. Будешь?

– А он это… не того? – Иван с подозрением покосился на пыльную полуободранную этикетку лимонада «Золотой ключик».

– А что самогону сделается? – пожал плечами Игнат и поволок в гостиную бутыль и стопки.

– Вот только закусывать нечем, – сообщил он, разливая спиртное и усаживаясь в кресло напротив телевизора.

– Как, вообще ничего? – Ивана совсем не радовала перспектива хлебать 60-градусное пойло без закуски.

– Посмотри сам, может, чего найдешь, – предложил Игнат, переключая каналы.

Иван вернулся на кухню, обвел взглядом пустые хромированные полки. Кроме прошлогодних сушек, завалявшихся в хлебнице, здесь не было ни крошки. Да, похоже, Зоя ушла не на шутку. Исчезли все вкусности, которые она в изобилии мастерила, заботливо раскладывая потом по пластиковым коробочкам. Арина, хоть и готовила много и часто, делала это как-то по-солдатски и без души. Вечно у нее все выходило неаппетитным, бесцветным и безвкусным, то пережаренным, то полусырым, а у Зои обычный бутерброд становился лакомством. Иван выдвинул пластиковый ящик в холодильнике, поймал болтавшийся там увядший лимон и, вздохнув, прикрыл дверцу. Жаль, мало они общались… Мог бы под шумок всласть поесть домашней еды.

Он вернулся в гостиную с кислым видом и своим трофеем на блюдце. У Игната при виде закуски, кружками выложенной на блюдце, свело скулы.

– А больше ничего не нашел? – спросил он.

– Скажи спасибо, хоть это оказалось, – Иван опустился на диван. – Ты что, дома вообще не ешь?

– Да нет, – рассеянно отозвался Игнат, наблюдая за мельтешением на экране телевизора. – Ем… Ел… Ну то есть иногда бывает…

– Понятно, – Иван поднял рюмку. – Ну, что, давай?

– Ага, – все так же рассеянно, глядя в экран, сказал Игнат.

Иван, не дожидаясь друга, опрокинул стопку, сморщился, скорчился, выдохнул, подхватил дольку лимона и с выражением страдания на лице всосал кислый сок.

– Ох, мать твою! – вырвалось у него.

Игнат усмехнулся. Он наконец нашел какой-то приличный фильм и, отложив пульт, растянулся на диване.

– Слушай, Вань, – вдруг он отвлекся от экрана. – А чего ты не спрашиваешь, как Инга?

Иван закашлялся.

– Почему не спрашиваю? Спрашиваю, – отдышавшись, просипел он.

– Да? – Игнат потянулся. – А что я говорю?

Иван подумал.

– Ничего не говоришь, молчишь. Я тебе: «Как там Инга?», а в ответ – тишина.

– Понятно, ну, хорошо, спроси меня сейчас: «Как там Инга?»

– Как там Инга? – послушно повторил Иван.

– А черт ее знает! – вдруг с радостью ответил Игнат.

Иван с удивлением посмотрел на друга.

– Знаешь, ты меня в последнее время пугаешь. – В его тоне проступило раздражение. – Ведешь себя странно, несешь, бог знает, что и вообще… Чего с тобой такое, в самом деле?

На экране белобрысый мальчик из рекламы раскручивал бутылку сока, и она волшебным образом увеличивалась на глазах. В кадр вплыла женщина с приторной улыбкой, ласково погладила ребенка по голове, открыла рот, чтобы произнести какую-то очередную глупость, но Игнат отключил звук, и она в полной тишине беспомощно захлопала глазами. Игнат отложил пульт и повернулся к Ивану. Он чувствовал, как волна бешенства поднимается в груди, и прикидывал, чего будет стоить справиться с ней.

– От меня жена ушла. Я по пьяни в поезде наговорил черт-те чего незнакомому человеку, потом два ее любовника померли при невыясненных обстоятельствах, а я нашел очень интересные фотографии. Как будто у меня до всего этого мало проблем было… – он сощурился, глядя в сторону. – Знаешь, Вань, мне уже давно кажется, что я не живу, а сплю. Я пью который месяц, потому что у меня болит все внутри, потому что вся моя долбанная жизнь катится под откос, а я даже не знаю, кого винить – ее, себя, того, с кем пил в поезде. А может, еще кого-то?..

– Я… – попытался, было, заговорить Иван.