— Если не ошибаюсь, депутат ландтага Герман Гросс? — осведомился незнакомец.

Гросс кивнул. Он хотел уже спросить имя незнакомца, но не успел сделать этого, — в дверях появилась Эрика.

— Вы? — она бросилась к пришедшему и крепко пожала его руку. — Как очутились вы здесь?

— Я искал вас.

Эрика повернулась к Гроссу и Андерсену:

— Наш гость — граф Рихард фон Шулленбург.

— Генерал-полковник фон Шулленбург? — Гросс приветливо улыбнулся. Эрика много рассказывала ему об этом человеке. Во время Второй мировой войны генерал показал себя незаурядным военачальником, большим специалистом по танкам, инициативным и храбрым солдатом. Но только солдатом, — идеологию национал-социализма он не разделял, звериную жестокость осуждал и, поскольку это было в его силах, по возможности пресекал. Это, естественно, определило весьма прохладное отношение к нему и в штабе сухопутных войск, и в главном командовании вермахта. Но заменить Шулленбурга было трудно, — ведь его имя произносили наряду с именами Роммеля и Гудериана, и потому его терпели, предоставляя ему возможность делать черную работу на фронте. Шулленбург неплохо делал эту работу. Его мозг в те годы был занят исключительно вопросами военной стратегии, разработкой тактики: ближних боев, выполнением приказов. Но когда война кончилась, и кончилась сокрушительным разгромом гитлеровской армии советскими войсками, когда война огнем и мечом прошлась по территории самой Германии, пролилась потоками крови и слез по земле немецкого фатерланда, а с запада, отплевывая табачную жвачку, пришли оккупанты: янки, англичане, те самые, которых Шулленбург неизменно бил на фронте и которых теперь из страха перед возмездием с востока без боя пропускали в сердце Германии, — тогда Шулленбург, кажется, впервые понял, что думать лишь о том, как бы получше выполнять приказы командования — мало, что в жизни и действиях он обязан руководствоваться интересами родины, а не кучки гитлеровцев, захвативших власть, которых до сих пор он ошибочно отождествлял с Германией. Шулленбург уединился в своем имении и занялся сельским хозяйством. В отличие от своих многочисленных коллег он не писал мемуаров: уведомлять читателей о том, что лучшие годы жизни были ошибкой, не весьма приятно, да и ни к чему, а обманывать других не хотел, это значило бы пойти против своих собственных убеждений. Долго его не трогали, потом предложили высокий пост во вновь создаваемом вермахте, для маскировки названном бундесвером. Шулленбург отказался, не побоялся в глаза сказать своим бывшим коллегам, что он — убежденный противник развязывания третьей мировой войны, что новая война угрожает уничтожением германской нации. Он надеялся, что все-таки к его словам, обоснованным и справедливым, прислушаются, и снова ошибся. Он уехал домой, а бывшие гитлеровские генералы продолжали делать свое грязное дело. Все это Гросс давно знал со слов Эрики, с которой Шулленбург был в приятельских отношениях: она установила с ним контакт еще несколько лет назад, работая над книгой очерков и рассказов о Второй мировой войне, — тогда он просил ее не упоминать о его «победах», забыть даже имя генерал-полковника фон Шулленбурга.

— Как вы нашли нас здесь? — поинтересовалась Эрика, приглашая гостя к столу.

Шулленбург грустно улыбнулся, и она поняла, что произошло что-то крайне важное, иначе он не помчался бы к ним.

— Я обратился к фрау Гросс, — пояснил Шулленбург. — Пришлось заверить ее, что мы с вами друзья и искать встречи с вами меня заставляют важные обстоятельства. Так я получил ваши координаты. Вот ее послание вам — моя верительная грамота, — пошутил он и протянул Гроссу письмо. Шулленбург помолчал, потом с заметным усилием сказал: — Дело в том, что я возвращаюсь на военную службу, на этот раз в бундесвер.

Гросс и Эрика растерянно молчали.

— Я так и думал, что вы не поймете меня, — снова заговорил Шулленбург. — Другие тоже не поймут. Это и хорошо и плохо. Поэтому необходимо было повидать вас. Именно вас. И потому, что я доверяю вам, и потому, что мысль о возможности такого свидания никому и в голову не придет: ведь власти полагают, что вас нет в Германии. Как мне кажется, у нас имеется возможность побеседовать. Я не хочу оставлять при себе мысли, выводы, решения… Наверное, вам покажется странным то, что я скажу, но для меня это вопрос жизни и смерти.

Гросс мягко заметил:

— Мы слишком вас уважаем, чтобы усомниться в ваших намерениях, но решение добровольно занять командный пост в армии, которую создают, обучают и воспитывают бывшие гитлеровские генералы и офицеры, естественно, требует объяснения.

— Вас принуждают? — неуверенно спросила Эрика.

— И да, и нет.

— Говорить уклончиво вам не было свойственно, — насторожилась Эрика.

Шулленбург в нетерпении передернул плечами.

— Прошу внимательно выслушать меня, — заговорил он. — За мной установлена слежка. Возможность снова повидаться с вами может не повториться. Я хотел бы воспользоваться сегодняшним вечером.

— Мы слушаем вас, — успокаивающе произнесла Эрика.

Генерал сидел, откинувшись на спинку кресла-качалки, остановив взгляд на открытом окне, за которым угасал по-осеннему посвежевший летний день.

— Несколько лет назад, — заговорил Шулленбург, — меня пригласили в Бергтесгаден, и там, в бывшей резиденции Гитлера, произошла моя встреча с Карлом Функом и генералом Шпейделем — они уговаривали меня вступить в ряды бундесвера. Я уклонился. Позже, побывав на маневрах в Пфальце, еще раз продумав положение нашей страны, нашего народа, я решил воздействовать если не на совесть, то хотя бы на разум и на чувство ответственности моих бывших коллег… На совещании я произнес, как мне казалось, убедительную речь, — генерал саркастически усмехнулся, — она никого ни в чем не убедила. С тех пор положение все ухудшалось. Политиканы, банкиры, бывшие гитлеровские генералы кричали о реванше, о необходимости нового похода на Восток. Народ наш сбивали с толку фальшивыми лозунгами защиты «тысячелетнего рейха», хотя Германия как единое государство просуществовала всего-навсего семьдесят четыре года. Бисмарк создал Германию из отдельных самостоятельных королевств и герцогств кровью и железом, однако это насильственное объединение не пошло нам впрок: империя кайзера — Первая мировая война, империя Адольфа Гитлера — разбойничьи нападения на соседние государства, Вторая мировая война — введение рабства в центре древней Европы. И все это под вопли о границах, о рейхе. Нас все время не устраивали границы, ни в тридцать седьмом году, ни в тридцать девятом, ни в сороковом. Все знают, к чему это привело… Кончилось тем, что наши армии были разгромлены, а страна оккупирована. Но наших политиканов и генералов это ничему не научило, и как только возникла Федеративная Республика Германии, они объявили ее наследницей пресловутого гитлеровского рейха и — смешно, но факт! — предъявили территориальные претензии к соседним государствам, к тем самым, которые совсем недавно подверглись нападению наших, немецких армий, были силой захвачены нами, упразднены как государства и превращены в колонии нацистской Германии. И вот теперь, после того как Советский Союз разбил немецкие армии на поле боя и принес освобождение порабощенным нами странам Европы, лидеры некоторых политических партий выступили в роли защитников якобы несправедливо обиженной Германии, подняли крик о реванше и стали готовиться к новому походу на Восток. Совершенно очевидно, что дело вовсе не в лишенном смысла и оснований реванше, а в стремлении реваншистов продолжить, на этот раз со своими новыми «союзниками» свой будущий разбойничий поход. Я много думал — что же мне делать? Выступать с речами о вреде войны и благе мира во всем мире? Я решил, что такая деятельность не для меня.