Спустился к мотоциклу и отсоединил клеммы аккумулятора, накинул поверх верного коняги капроновую попонку от московской пыли. Еще достал из банки и принес обратно в квартиру ключи от чужого сейфа. Положил их на самом видном месте, на обеденном столе в кухне: если вернусь, сам уберу их обратно, а если придут с обыском, найдут и вернут кому следует.

У станции метро позвонил в дирекцию завода. Секретарша Галя была на своем месте, и я осторожно спросил про Глотова. Его не было, но он уже звонил и сказал, что чувствует себя лучше, обязательно приедет. Я заказал себе пропуск и спустился в душное метро.

У заводской проходной все было опять мирно. У искореженных ворот потрескивала и искрила электросварка ремонтников. В проходной снова сидела в фанерной будке мирная вахтерша. За турникетом маячил всего один охранник: позавчерашний, хорошо мне знакомый. Я предъявил пропуск вахтерше, потом охраннику. Тот улыбался, и я ему приветливо кивнул.

Секретарша Галя была сегодня бледная и какая-то уставшая.

– Здрасте. Еще не приехал. Можете тут подождать.

Я вынул из сумки детективчик и сел в мягкое кресло.

Директор приехал через час. Галя сразу встрепенулась:

– Как ваше сердце, Леонид Кузьмич? Зачем вы приехали!

– Неважно, Галочка, мое сердце, всю ночь таблетки глотал.

– Вам в больницу надо, а не на работу! Совсем себя не жалеете!

– Из больницы вернешься – не только завод, а и землю под ним не найдешь. Верно, Соколов? Ты ко мне?

– На пять минут. Попрощаться.

Кабинет еще хранил следы вчерашнего побоища. Директорский стол был сдвинут, стулья – вразнобой по всему кабинету, на полу – рассыпанные из папок бумаги.

– Как после мамаева нашествия. Садись где-нибудь. Все у нас закончил, орел?

– Все, раз вы опять в своем кресле.

– Как тебе удалось? Не поделишься?

– Долго рассказывать. Главное – победа за вами, как вы рабочим и пообещали.

– Обещал и выполнил. Теперь все?

Я хотел ему сказать: пока кто-нибудь и вам горло не перережет, но не решился, он мог не понять шутки. Поэтому просто кивнул и предупредил:

– Они снова выйдут на вас, ждите. Но цивилизованно.

– То есть?

– Есть неопределенность с пакетом акций покойного Софронова. В чьих пакет окажется руках, я имею в виду наследников, тот и посадит в кресло своего директора.

– Завещания нет.

– С завещанием или без – неважно. Кому-нибудь эти акции по закону перейдут, какой-нибудь да наследник отыщется, на заводе акции не останутся. Но еще не скоро. Полгода сидите в этом кресле спокойно. И берегите сердце.

– Успокоил, называется. Ты, однако, молоток, Соколов. Держи краба, как говорят у нас в морском десанте. – Он встал и протянул мне руку. Я тоже встал и пожал ее. – Ладно, Соколов, спасибо тебе. Телефон есть, если что – позвоню. – Глотов вышел из-за стола, провожал меня к двери.

Я устроился в конференц-зале у окна и стал читать «Войну и мир». Через полчаса настолько погрузился в мир Наташи Ростовой и Андрея Болконского, что, когда дверь открылась и в ней показалась голова молодого Софронова, я не сразу сообразил, где нахожусь.

– Книжку читаете? Добрый день. Мне Галя сказала, что вы тут...

Софронов дергающейся походкой прошел через зал и остановился передо мной. Я кивнул ему и махнул рукой на ближайший стул. Он сел и сразу спросил:

– Хотел узнать... Я не понял, что вчера случилось?

– Про убийство спрашиваете?

– Нет, нет... Я про захват.

– Они передумали его покупать.

– Нет, я серьезно.

– И я серьезно. Хотели и расхотели. Слишком дорого оказалось. Не по деньгам.

– Надолго?

– Пока еще кому-нибудь из вас не перережут горло. Вас еще много на этаже осталось. – Он нервно хохотнул и странно затряс головой. Я сразу пожалел, что сказал ему это. Нервишки у него совсем ненадежные. – А знаете, Софронов, – может, это вам будет интересно, – убили юриста тем же ножичком, что у каждого из вас дома есть. Японским, с лезвием, как пилочка. У вас есть такой?

– Был...

– Пять таких ножей было в вашей компании, всем одинаковые подарили. Но тех, кто мог зарезать таким ножиком, оставалось на заводе четверо. Вчера еще один скончался, значит, остались трое. Раз, два и три. – На слове «три» я показал пальцем на его грудь.

– Кто другие?

– Подумайте сами. Вас следователь допрашивал?

– Нет, не допрашивал! – Он вдруг вскочил со стула и подбежал к окну. – Что он собирается спрашивать? А если у меня уже нет этого ножичка! Потерял! Что тогда – арестует меня?

Софронов вдруг схватился за ручку ставни окна и начал ее трясти, пытаясь открыть. С дребезгом и стуком окно распахнулось. Когда на прошлой неделе он выбросил венок из церкви, а потом поволок туда же вдову, я думал, что он был тогда в состоянии шока у гроба отца. Но, похоже, он всегда таким был. Свежий воздух успокоил его. Буркнув «пока» и не глядя в мою сторону, подергивая плечом, он пошел к двери.

Ближе к двум мне больше не читалось: если мои пальчики подошли к тому японскому ножу, Шаров придет ко мне к первому. Но, не исключено, что и к последнему. Прошел еще час. В коридоре было шумно, хлопали двери.

Шаров вошел резко, хмуро, без слов подошел ко мне, развернул круто стул спинкой вперед и сел на него верхом.

– Ждешь меня, Соколов?

– Жду, гражданин начальник, здравствуйте, – усмехнулся я.

– Плохо твое дело, Соколов. Очень плохо. Рассказывай, где видел нож, почему на нем твои пальцы. Все рассказывай.

– Есть пальцы?

– Рассказывай. И последний раз предлагаю, пиши признательное.

Я уже знал, что Шаров начинает любой разговор как «плохой» полицейский. Закончить мог «хорошим». Поэтому стоило подождать, потерпеть и пропустить начало.

– Хотите знать, где я видел нож? У своего горла. Он мне щеку поцарапал. А держал этот нож у моего горла господин Стукалов. Знакомы? Только, оказалось, он ошибся, за другого меня в подъезде принял. Вам это интересно?

– Не изображай из себя шута, Соколов! Как в твоей руке оказался нож?

– Отобрал у него, чтобы не порезался еще кто-нибудь. Но потом сложил и вернул ему в руки. Да ведь он сам тут рядом, через коридор. Спросите у него самого, где его японский ножик? Или он его потерял? Не в кабинете ли юриста?

– Мне ваши японские ножички во где, – показал на свое горло Шаров. – Откуда весь завод про этот нож знает? Только ты один на фотографии его видел.

– Поменьше бы женщин востроглазых на опознание приглашали. Они и подарили всем эти ножики в феврале. Что с моими пальчиками, господин начальник, подошли они?