Мистфеле. А время, проведенное в бегах, без доступа к уютным пирам трижды в день, делу не помогало.

Мне не терпелось увидеть, как она расцветет в изобилии Альвхейма, увидеть ее лицо, когда она попробует деликатесы, которыми я буду ее кормить.

Рукой она спустилась ниже, скользнула между бедер и нежно погладила свою киску.

– Черт, – выругался я, хватая ее за руку и вытаскивая из воды.

Ее запах висел в воздухе, дразня меня, напоминая ей, что часть ее принадлежит только мне.

– Тебе нужно отпустить магию, детка.

– Как холодно, – сказала она, и даже в тепле воды вокруг нас ее рука была прохладной на ощупь, будто холод исходил изнутри. – На холоде не чувствуешь никакой боли.

– Ты застыла, оцепенела, – ответил я, склонив голову набок, обдумывая ее слова.

Она кивнула, повернула руку ладонью к крыше хижины. Потом провела большим пальцем по тыльной стороне этих черных пальцев, встретив мой взгляд.

– Я не хочу снова причинять боль, – сказала она, и в голосе у нее послышались первые признаки уязвимости. – Не заставляй меня сдаваться.

– Детка, – мягко сказал я и наклонился к ней.

Я обхватил Эстреллу сзади за шею, прикоснувшись своей меткой фейри к ее. Она вздрогнула, как будто соприкосновение наших чернильных завитков грозило придавить ее к земле – оттянуть назад от края пропасти.

– Единственный момент, когда боль действительно прекращается, – это когда мы входим в Пустоту после смерти. Жить – значит чувствовать боль.

– Тогда, может быть, я не хочу больше жить, – запротестовала она, отдергивая свою голову от моей.

Я прижался к ее лбу своим, одной рукой удерживая Эстреллу неподвижно, а другой касаясь ее щеки.

Возврат в реальность будет болезненным. Он заставит ее чувствовать себя полупустой оболочкой без наполняющей силы.

– Ты хочешь жить, – сказал я, сильнее прижимаясь кожей к ее метке.

Она снова отпрянула.

– Мертвые не способны испытывать удовольствие. Вернись ко мне, и на ночь я заполню собой эту пустоту внутри тебя, мин астерен.

Я пообещал ей одну-единственную вещь, которая, как я подозревал, может вернуть ее к себе и оторвать от соблазна магии, текущей в ее венах.

Наша парная связь влияла не только на меня. Хотя Эстрелла и не желала признавать, что чувствовала такую же ненасытность по отношению ко мне, что и я по отношению к ней.

Она повернула голову в сторону, как будто могла вырваться из моей хватки, но я крепко держал ее, глядя в темные глаза, из которых медленно исчезали звезды. Это был небыстрый процесс, и вода в нашей ванне совсем остыла, когда ее глаза наполнились слезами. Черный цвет из глаз ушел, в них вернулась привычная зелень.

Кончики ее пальцев пока оставались темными – цвета ночного неба, и это изменение отказывалось исчезать. Это было плохо, потому что с такой стигмой скрыть, кто она такая, было бы очень трудно, практически невозможно. Если мы столкнемся с другими фейри, они сразу поймут, что моя пара не просто человек.

Скорее всего, они заподозрят то же самое, что и я.

– Кэлум, – наконец тихо прошептала Эстрелла, из глаз у нее полились первые слезы и заскользили по щекам.

Они вспыхнули золотистыми искрами, когда вытесненная сила покинула ее тело. Эстрелла сделала резкий вздох и с трудом втянула в себя воздух, постепенно заполнивший ее легкие.

Она кривилась от боли, возвращение в человеческую форму забрало у нее все силы. Наконец, я выпустил ее из объятий, встал и вышел из ванны. Она схватилась за бока, но если раньше это казалось естественным, будто она не могла удержать эту агрессию в своем теле, то теперь ей было просто больно. Ее ногти царапали металлическую поверхность ванны, когда она цеплялась за нее, голова клонилась вбок, когда она всеми силами пыталась удержать ее на месте.

Я быстро вытерся лежащими рядом простынями, опустил руки в ванну и вытащил ее из воды. Она вздрогнула в тот момент, когда прохладный воздух коснулся ее кожи, прижалась лицом к моей шее, будто могла всосать тепло из моего тела.

– Больно, – выдохнула она, и ее кожа покрылась крошечными мурашками.

– Знаю, мин астерен, знаю, – ответил я.

Быстро и тщательно вытерев ее простыней, я отбросил ткань в сторону и перенес Эстреллу на кровать, которую нам одолжили на ночь.

Я мог бы заявлять, что ничего не знаю, только до тех пор, пока она продолжала проявлять подобные признаки. Но о разумных сомнениях я мог бы заявлять только до определенного момента – пока приказы, которые я получаю от Маб, не начнут мне мешать защищать мою половину.

Забравшись вслед за ней в кровать, я натянул одеяло, чтобы укрыть нас обоих, и прижался своим телом к ее. Она вздрогнула и прижалась ко мне еще больше, будто понимая, что ей сейчас нужно именно это.

– Я могу забрать у тебя часть магии, – сказал я, понизив голос.

Растерянный взгляд Эстреллы встретился с моим, и она кивнула.

– Пожалуйста.

– Тебе придется меня впустить. Я перекачаю ее по нашей связи, но хочу тебя предупредить, что могут возникнуть последствия. Не удивляйся, если тебе захочется больше физической близости со мной до тех пор, пока не придет время, когда ты решишь разорвать нашу ментальную связь, – объяснил я, наблюдая, как глаза Эстреллы округлились.

Она сильнее прижалась к моему телу, не оставляя никаких сомнений в том, что не физический аспект заставил ее колебаться.

Нет, она понимала, что я буду находиться внутри ее разума, увижу все ее уязвимости, которые она прятала и пыталась скрыть от моих – посторонних – глаз. Я уже проник в ее сердце. Она уже отдала мне свое тело. Ее разум был последним оплотом, твердыней – той, которая могла изменить все для нас, – и она чертовски хорошо это знала.

14

ЭСТРЕЛЛА

Он спокойно лежал рядом со мной и ждал, оставаясь терпеливым, изучая мое лицо в ожидании любого ответа, который я могла бы дать. Тело у меня пульсировало болью, пронизывающей каждую кость и мышцу, скрытую под кожей. У меня было ощущение, что я вообще не понимаю, где я начинаюсь и где заканчиваюсь. Сила, которая исходила от меня, ощущалась так, словно она изменила саму мою природу – само мое существо – до глубины души.

Он мог мне помочь. Он мог бы взять на себя часть боли через связь, но для этого мне нужно было ненадолго впустить его в свой разум. У меня не было времени понять, что он может увидеть, сможет ли он копаться в моих воспоминаниях или в любой из моих сознательных мыслей.

При всех этих возможностях у меня в голове свербила единственная назойливая мысль, которая заключалась в том, что и я получу такой же доступ к нему. Я смогу заглянуть внутрь него, почувствовать, что чувствует он. Заглянув в его мысли, даже ненадолго, я уже