Взгляд Фреда заметался по лицу Джейн.

– Кстати, существует ли продолжение романа? Я нашла только первую его часть, когда с бесцеремонностью, которой не могу себе простить, вторглась в ваши личные покои.

– Я не дописал книгу, – сказал Фред.

– Но почему? – воскликнула Джейн. – Непременно допишите!

Он пожал плечами:

– Я зашел в тупик. Может, из-за того, что некоторые сцены получились фальшивыми. К тому же, – он наклонился и шутливо-ласково ткнул Джейн кулаком в плечо, заставив ее вздрогнуть и покраснеть, – вы знаете, как трудно опубликовать роман?

– Могу себе представить, – ответила она.

– Вы только подумайте, сколько людей каждый год пишут романы, которых никто никогда не читает! В мире и так предостаточно книг. Больше человечеству не нужно.

– Какая ужасная мысль!

Фред пожал плечами:

– Первые страницы дались мне очень тяжело, и я не знал, может ли получиться что-нибудь хорошее. Показал другу, коллеге. Замечания, которые он высказал, были конструктивными и вполне благожелательными, но я места себе не находил от смущения и поклялся, что никогда больше не возьмусь за творческую работу.

– Напрасно. Именно сейчас вы должны проявить стойкость, – заявила Джейн. – Самая темная пора бывает перед рассветом. Пусть даже вам кажется, что все пропало, а вы продолжайте. Пускай работе конца и края не видно, а вы доверяйте своему сердцу. Этот роман можете написать только вы. Писательский труд предполагает одиночество.

– А если нужные слова не приходят?

Джейн кивнула:

– Стисните зубы, сожмите перо покрепче и работайте.

– Выходит, это не работа, а сплошное мучение.

– Так и есть. Вы исписываете страницу, потом перечитываете и приходите в отчаяние.

– Супер! – рассмеялся Фред.

– Потом, на следующий день, вы читаете еще раз и решаете, что два слова из всей страницы, может быть, не совсем плохи, – продолжила Джейн. – Тогда ваше сердце поет, и вы чувствуете себя так, будто способны крушить каменные стены… – Она кашлянула, испугавшись, что повысила голос. – Во всяком случае, мне рассказывали о чем-то подобном.

Фред поднял голову и посмотрел Джейн в лицо. Через несколько секунд она отвела глаза.

– Я подумаю над вашими словами, – сказал он.

– Хорошо. Подумайте, пожалуйста.

Джейн еще раз кашлянула. Фред опять поглядел на нее, но уже иначе.

– Спасибо вам, – произнес он. – Не за то, что вторглись на мою личную территорию, но за все остальное. За то, что прочитали мою рукопись и высказали свое мнение. Для меня это важно.

– Приятно слышать, – ответила Джейн.

Потом он, извинившись, опять ушел по каким-то делам. Она проводила его взглядом, толком не понимая, каким чудом все разрешилось. Только что она была в безвыходном положении нарушительницы границ, пойманной на месте преступления, и готовилась к немедленному изгнанию из дома. А теперь они с Фредом вновь стали друзьями, и даже больше – товарищами по перу. Он тоже писатель. Ему, как и ей, знакомы радости и муки творчества, знакомо желание поставить на кон собственную душу – лишь бы книга удалась!

Джейн начала ощущать какое-то смятение, странную внутреннюю неустойчивость, которой раньше не чувствовала. Неловкость между нею и Фредом не исчезла, однако смягчилась и к тому же дополнилась чем-то более глубоким и тревожным. Он стал смотреть на нее по-новому и по-новому держаться в ее присутствии. Она тоже к нему переменилась. Они сблизились, как будто что-то пережили вдвоем – впрочем, в каком-то смысле так и было. Но вместе с тем между ними возникла и новая отчужденность: то, что они теперь знали друг о друге, или то, что чувствовали, словно бы заставляло их вести себя осторожнее, и от этого напряженность только возросла.

Частью своей души Джейн желала никогда больше не видеть Фреда, чтобы все эти ощущения не тревожили ее. Сейчас ей следовало думать о более важных вещах – о том, как вернуться домой и написать свои романы. Мысли о мужчине только мешали достижению этой цели.

Джейн попыталась напомнить себе о недостатках Фреда и несколько минут мысленно составляла список всего того, чем он ей не нравился, однако это не помогло. Тогда она решила отвлечься: снова взяла Фордайса и заставила себя приняться за очередную проповедь.

Вечером Джейн пришла на кухню, чтобы поздороваться с Софией, и, привлеченная блеском стеклянной дверцы, взглянула на шкафчик, где хранились под замком ее книги. Вместо пяти томиков в стопке осталось только четыре. Исчез еще один роман – «Разум и чувства».

– Это вы его убрали? – спросила Джейн у Софии.

Та покачала головой и потянулась за очередной бутылкой вина.

– Ничего не понимаю. Мы же вроде все правильно делаем. Вы ведь не выходили из дома?

– Нет.

– Не вступали с двадцать первым веком ни в какие опасные контакты?

– Не припомню ничего такого, – ответила Джейн. – Я весь день сидела здесь и ни с кем, кроме вашего брата, не говорила.

– Это вряд ли могло повредить.

Джейн кивнула, промолчав о вторжении в комнату Фреда, о его рукописи и обо всем остальном. Едва ли эти ее прегрешения были причиной исчезновения романа.

– К сожалению, Джейн, – сказала София, – я не продвинулась в своем квесте. Потратила весь день на попытки вернуть мужа и спасти карьеру. Зато сейчас я кое-что предприму.

– Нет, София, дело не в вас. Это я вела себя неправильно, – сказала Джейн и сглотнула. Ее мучило чувство вины.

София покачала головой и уперлась руками в бока:

– Пора переходить к решительным мерам.

– Что вы задумали? – спросила Джейн с тревогой.

– Я опять пойду в библиотеку. Только в другую.

София вошла в атриум библиотеки Бристольского университета, чувствуя себя, мягко говоря, не в своей тарелке. Четырехэтажное краснокирпичное здание было битком набито книжными стеллажами, микрофишами в ящиках и мужчинами в кардиганах. В этом храме литературы среди серьезных начитанных людей Софии было неуютно, ведь сама она давненько ничего не читала, кроме газетных статей о собственной персоне (в одном из последних материалов речь шла о размере ее задницы). София даже боялась, что ее попросят удалиться.

Вообще-то так было не всегда. В детстве она любила читать: одну за другой глотала книги Джуди Блум, расследовала преступления вместе с Великолепной пятеркой[15], путешествовала по удивительной стране Льюиса Кэрролла и страстно полюбила обувь с легкой руки Ноэль Стритфилд[16]. (А однажды Софию отправили на каникулы в Блэкпул, и со скуки она прочла телефонный справочник от Эй до Эм.) Любимой ее писательницей была Джейн Остен… Правда, с тех пор, когда София зачитывалась «Гордостью и предубеждением», прошло столько времени, что можно было совсем разучиться читать.