– Отправляйся завтра, – сообщил Хакиму раб наставника, – я оседлаю коня к восходу солнца. Переметные сумки наполню сушеными финиками, а во флягу налью ключевой воды.

Известие одновременно обрадовало и удивило Хакима. Он знал, что наставник ещё вчера ушел встречать караван, потому что караванщикам был заказан путь к селению пустынников. Назад наставник мог вернуться не раньше, чем через два дня. Отчего же он не сказал сам, что его ученику настала пора отправляться в путь, чтобы достичь вершины познаний, совершив то, что называлось Лязым иш, нужное дело.

– Это тебе, – к ногам юноши лёг толстый сверток, края которого скреплялись восковой печатью с оттиском странных знаков, заключенных в овал, печатью наставника. – Хозяин сказал, ты сможешь прочесть записи в пути.

– Что ещё? Он просил ещё что-то передать? – в нетерпении воскликнул Хаким.

– Нет, благороднейший. Больше ничего.

Раб дважды приложил руки к свертку, а после поднёс их поочередно ко лбу, к губам и к сердцу, в знак исполнения воли хозяина. И застыл в ожидании.

– Благодарю. Только мне нечем тебя наградить.

– Моя награда – служить хозяину, – смиренно произнес раб и вышел, пятясь задом, из палатки Хакима.

Последние слова безымянного были не просто проявлением почтения.

Наставник и ещё трое пустынников долгие три недели боролись со страшной болезнью, поразившей когда-то селение у оазиса Беркута. И человек, чьи трое сыновей вот-вот готовы были окончить свой земной путь, продолжив его в заоблачных высях, дал клятву, что станет рабом того, кто исцелит их. Двое пустынников, – пусть им зачтётся! – остались лежать, накрытые камнями, на окраине посёлка. Они – и ещё два десятка жителей: такой ценой болезнь была остановлена. Остальные выжили, и среди выживших были сыновья человека, который когда-то владел именем. Верный собственной клятве, он стал безымянным рабом.

Теперь Хакиму было о чём задуматься, оставшись в одиночестве. Наставник сказал «прочесть в пути», значит, сразу читать письмена, как бы того ни хотели сердце и жадный рассудок, не стоило. Если бы в этом имелась необходимость, рабу было бы позволено услышать другие слова. Услышать и передать Хакиму. Но он сказал «в пути», значит…

Юноша встал, лениво потянулся, расправляя плечи, омыл лицо, затем принялся одеваться. И тут в голове зашевелилась мысль, которую нельзя было принять за лишнюю.

Интересно, подумал он, стоит ли сорвать печати, едва я оседлаю коня, или можно будет сделать это позже, на первом привале? Но как мне тогда определить путь? Почему наставник не сказал «прежде чем седлать коня, прочти и узнай…»? Сорвать печати, сидя на коне, или раньше? Проехать лишнюю треть фарсанга, или достаточно будет одного шага? Ведь путь – это дорога от первого до последнего шага к цели. Наставник любит говорить загадками, не кроется ли здесь одна из них?

Отправиться завтра на рассвете. Прочесть в дороге. Как же это всё похоже на вечные загадки Наставника. Чем же тогда заняться сегодня? Ожидание непереносимо, хотя ожидание пути и есть путь. И есть…

– О я недостойный! – вырвалось у Хакима, пока он судорожно, но не без аккуратности взламывал печать.

«Любимый мой ученик! Слуга должен передать пожелание, но если ты решил исполнить его так, как подсказал только разум, без участия сердца, и сидишь сейчас в седле, то знай, ты опоздал! Твой голод к познаниям оказался недостаточен.

Если годы учений сделали тебя мудрее, не превратили в послушного слепца, идущего за поводырем, и на печатях письма ещё не остыло прикосновение моего слуги, то знай и другое: времени отмерено мало. В тот час, когда всё длинное станет коротким, ты должен находиться в пяти фарсангах от поселка. Ищи небесное отражение того, кто вечно держит поводья. Пусть свет дня не будет помехой. Там, где ты окажешься, один след живого коснется другого следа, и станут они стрелой, указывающей дорогу. Торопись, Хаким! Ни рабу, ни коню, вообще никому на свете не интересен твой путь. Только тебя будет на этом пути хранить Вершитель. Торопись, и следующее пусть откроется после».

Первое письмо оканчивалось, внутри него имелся другой свиток, скрепленный печатью.

Длинное станет коротким. Полдень! В полдень я увижу слияние двух теней. А пять фарсангов, тридцать пять тысяч шагов, одолею верхом за три часа.

Сквозь край откинутого полога он увидел, как блестят и переливаются песчинки в солнечном свете. Хаким никогда не позволял себе спать так долго.

До полдня всего ничего, думал он. А ещё придётся отыскать нужное место. В поисках небесного отражения… Держащего поводья… Свет дня пусть не служит помехой. Да! Это они! Мицар и Алькор, пророк Али и его конь!

– Эй! – крикнул Хаким, который теперь знал направление первого перехода. – Эй!

Ответом была тишина. Трое молодых учеников, будущих лекарей, не понимая, что нужно Хакиму, выглянули из своих жилищ. Раба нигде не было видно. Скорее всего, он отправился к роднику – набрать, как и обещал, воды.

Раба не было, ученики недоумевали, конь лениво играл хвостом в загоне.

Наполнить переметные сумки финиками означало дожидаться ключей от амбара, которые всегда носил при себе слуга. На дне большого чана виднелся остаток вчерашнего чая, набухшие листья, едва покрытые жидкостью.

Без еды он проживет неделю. Вода в пустыне важней. Содержимое чана можно растянуть на двое-трое суток пути. Дальше придется выживать. Ведь страдания не значат ничего по сравнению с тем, что ему доведётся свершить.

Спешно накинув седельный коврик с кошелем, подпругой и стременами, спрятав на груди свитки, которые важнее всего, понимая, что без них ни за что не добраться до места Посвящения, Хаким тронул пятками бока скакуна.

Из оружия при нём имелись только плеть, короткий кинжал и посох с острым концом, который он закинул за спину, перевязав прочной веревкой. Солнце шествовало всё выше и выше, ход его неумолим и размерен. И нужно было спешить.

* * *

Этим летом я понял, что каждое событие, любая случайность, перехваченные взгляды и трещины на асфальте – всё это знаки. Я смотрю на виноград, увивающий балконную раму, и вспоминаю, что вчера листья были повёрнуты не так. А сочных гроздей было меньше. Не могли они появиться за одну ночь. И это значит, что что-то обязательно произойдёт. Навряд ли, конечно, наступит конец света, да он пока и не нужен. Но новая встреча, новые мысли, новые чувства, просто странный телефонный звонок. Что-нибудь случится…

* * *

– Ну же, давай!

Хаким стегал коня плетью. Убедившись, что это не помогает, соскочил на песок и погнал животное средним шагом, держась за седло.

Копыто, не вовремя сбитое о скрытый песком камень, стало первой преградой. И собственная тень начала насмехаться над Хакимом, делаясь всё короче и короче. А сам он, боясь потерять путь, и вынужденный из-за этого направлять коня прямиком через песчаные холмы, отсчитывал шаги, как делают это скороходы, потерявшиеся в пустыне. Они отсчитывают числа до бесконечности, чтобы увлечь сознание в сторону от невеселых мыслей.