Спустя месяц, почти день в день, я пришел в церковь Святого Духа, все еще на костылях. Алтарь выглядел как английский сад. Орган заиграл «Музыку на воде» Генделя — любимую вещь Мейв.

Мы решили, что служба в память о ней будет жизнеутверждающей и все такое прочее. Даже устроили эту службу в день ее рождения, а не в годовщину смерти.

Тогда почему же, когда меня пронизывали печальные, нежные аккорды, каждая клетка в теле хотела зарыдать?

Я услышал, как за моей спиной кто-то откашлялся. Мой сын Брайан в белом облачении держал бронзовое распятие. Другие мальчики, прислуживавшие вместе с ним в алтаре, стояли позади него с зажженными белыми свечами.

Отец Симус, подходя, взглянул на часы.

— Если будешь так любезен… — Он пристально посмотрел на меня.

— Начну вместе с тобой, — ответил я.

— Майк, минутку, — серьезно сказал он и повел меня к алькову для крещения.

Я подумал, что знаю, какую он произнесет проповедь. Напомнит, что в прошедшем году я был настоящим негодником. Чересчур саркастичным, язвительным, ожесточенным. Старался выплеснуть гнев, снедавший меня изнутри. И будет прав. Нельзя больше быть таким злобным. Жизнь коротка. Если Учитель и преподал мне что-то, то именно это.

— Майк, послушай, — прошептал Симус, обняв меня теплой рукой. — Прошел почти год, и я очень хочу сказать, как горжусь, что ты сохранил семью. Мейв тоже гордится тобой. Я это знаю.

«Что?» — подумал я.

— А теперь иди на свое место, парень. Мне пора начинать мессу.

Я быстро прошел мимо скамей, заполненных друзьями и детьми, к первому ряду.

Крисси улыбнулась и взяла меня за руку. Теперь у нее все наладилось. В первые дни после того инцидента я не раз замечал печальное выражение на ее ангельском личике, особенно когда все они навещали меня в больнице. Но в последнее время она стала делать то, что делают дети, — двигаться вперед.

Пожалуй, я мог извлечь из этого урок.

После проповеди Джейн прочла стихотворение Анны Брэдстрит «К детям», которое нашла на сложенном листке в одной из книг Мейв по кулинарии.

— Мама учила меня тому, чему Анна Брэдстрит хотела учить своих детей, — сказала Джейн, откашлявшись. —

«Что есть благо, что есть зло,

Что живет, и что прошло,

Чем спасти, и чем убить.

И порвись здесь жизни нить,

Среди вас смогу я жить,

Мертвой с вами говорить.

Что ж, прощай, моя семья.

Счастливы будьте — буду и я».

У меня больше не было сил сдерживаться. Я заплакал. И, поверьте, не только я. И крепко обнял Джейн, когда она возвращалась к своей скамье.

После этой церемонии девочки приятно удивили меня пикником в Риверсайд-парке. Я посмотрел на Гудзон и вспомнил, как видел Мейв в воде светящимся ангелом. Если это всего-навсего галлюцинация, что ж, пусть она повторится.

Но какая-то часть меня, лучшая часть, так не думала.

Когда-нибудь я увижу ее снова. Раньше я только надеялся на это, но теперь знал.

Я смотрел, как Брайан и Эдди перебрасываются футбольным мячом. Врач сказал, что перелом лодыжки не позволит мне ходить еще недели две, но что врачи понимают? Я бросил костыли, захромал к ним и принял пас. Крисси с Шоной тут же подскочили, и я позволил им остановить меня. Собралась вся моя команда. Даже Симус — он взял мяч у меня из рук, а потом весело кинул мне в грудь.

Я закрыл глаза, когда в ушах зазвучали отвратительные слова Мейера: «И это все, ради чего ты живешь? Это поднимает тебя по утрам из постели?»

«Поверь в это, сукин сын, — подумал я. — И где бы ты ни был, надеюсь, ты все еще горишь».

Когда мы вернулись к нашему дому, у входа какие-то протестующие толпились перед телекамерами и людьми с микрофонами.

Один из пикетирующих держал плакат с надписью «ПОЛИЦЕЙСКИЙ-УБИЙЦА».

Неужели кто-то возмущен, что Мейер мертв?!

Минутку. Дело ведь происходит в Нью-Йорке. Так что все возможно.

Затем на другом плакате я увидел изображение молодого негра. Под ним было написано крупными буквами: «КЕННЕТА РОБИНСОНА УБИЛИ! ДОЛОЙ ПОЛИЦИЮ!»

Я был ошеломлен. Эти люди негодовали по поводу смерти убийцы из шайки наркоторговцев в Гарлеме, случившейся лет десять назад.

Не успел я прийти в себя, как мои дети ринулись в толпу. Господи, что делают эти маленькие разбойники? Я беспомощно наблюдал, как они прорвались через ряды пикетирующих к человеку, державшему у плеча телекамеру. И гневно закричали:

— Мой папа герой!

— Лучший человек на свете!

— Мой папа замечательный! А вы точно нет!

Эдди замер на несколько секунд и выпалил:

— Засуньте хоккейные клюшки себе в задницу!

Репортеры сгрудились вокруг меня, выкрикивая вопросы. Я сохранял спокойствие и лишь качал головой. С героической помощью консьержа Ральфа я сумел загнать свою сумасшедшую команду в вестибюль.

— Ребята, вы не должны так поступать, — сказал я, но Симус, не обращая на меня внимания, пожал каждому руку.

Когда мы подошли к лифту, Ральф поспешил ко мне.

— Мистер Беннетт, пожалуйста, — взволнованно сказал он. — Журналисты говорят, что им нужно от вас заявление. Потом они уйдут.

Он явно ждал, чтобы они побыстрее ушли от его дома.

— Ладно, Ральф. Я займусь этим.

Едва я вышел из парадной двери, журналисты сунули к моему подбородку алюминиевый букет микрофонов. Я громко откашлялся.

— Хочешь не хочешь, а заявление сделать придется. Я согласен со своими детьми на сто пятьдесят процентов. Всем до свидания. И, пока не забыл, засуньте хоккейные клюшки себе в задницу.