голос. – Может, ускорился бы, неугомонный ты наш? – старушка обращалась ко мне.

Но ускоряться точно не хотелось. Было страшно. К призракам я и в коме уже привык, и их голоса перестали после случая с шампанским смущать вообще, а вот встреча с реальной мамой пугала. Не знаю почему. А вдруг это не она?

Но фигура мужчины, вышедшего из беседки и направившегося ко мне, ускоряя шаг, вообще повергла в шок! Захотелось остановиться и заплакать, что, в общем-то, я и сделал.

Я опустился на землю и слезы счастья полились дружным потоком из глаз: ко мне бежал отец, настоящий и реальный, только, конечно, очень постаревший. Вслед за ним шла мама. Я вскочил и побежал навстречу.

Мы обнялись и без слов стояли втроем и плакали. Долго, не знаю ­– сколько.

Отец начал говорить первым:

– Я пока не знаю, как мы поступим в дальнейшем, но при сотруднике посольства я точно ничего не могу говорить. Поэтому мы ждем тебя здесь… Мы – Родригес. Без вариантов. Если ты останешься – парня можно отпустить, если тебе надо ехать, он подождет, а мы поговорим в беседке.

– Конечно, пусть едет. Я останусь. Я должен ему это сам сказать?

– Нет, его оповестят без тебя.

Отец набрал номер и произнес: «Отпускай его!».

Папа, не отрываясь, смотрел на меня и улыбался. Мама так же. Я не знал, что говорить и о чем спрашивать для начала. Да и какая сейчас была разница, я был счастлив!

Через минуты полторы раздался звонок на телефон отцу, он выслушал и сказал:

– Пойдемте в дом. Борис уехал.

Меня провели в очень уютную комнату с выходом на террасу, где был накрыт красивый стол.

Родители меня начали кормить, подкладывая вкусности и улыбаясь без остановки. У меня по-прежнему не было слов, да и не нужны они были.

Мама начала хихикать по поводу наших улыбок друг другу, а отец, став серьезным, сказал:

– Так иногда бывает, сын. С некоторыми детьми каждой что-то значащей в мире страны такое случается. Родители исчезают в результате громкого скандала. И чем масштабнее размах этого события, тем лучше. Из-за глобальности никто не видит возможных нестыковок и мелких деталей, которые могли бы выдать фальшивость события. А широкий охват освещения в прессе не вызывает сомнений в происходящем.

Ничего не могу сказать о других, но меня точно не убили. И журфак МГУ не был тем заведением, который определил мой жизненный путь.

Для некоторых людей слова «за державу обидно» становятся смыслом жизни, и ни жена, ни дети не могут удержать от выбранного пути. Я оставил вас в безопасности – это было главным.

Я понимаю, что вы оба, и мама, и ты, заплатили чудовищную цену, но мама знала, на что шла, а ты… ну, что ж поделать? Иногда детей вообще оставляют в роддоме, у тебя было нормальное детство хотя бы… Иногда ради родины приходится идти на непомерные жертвы. Прости, сын!

Я очень надеюсь, что ты когда-нибудь меня поймешь, простишь и не будешь осуждать.

Я ничего не отвечал. Я был настолько потрясен и рад, что счастье заполняло все мое существо, слова были не нужны.

– А что по поводу отца Софьи? – только и смог спросить я.

Отец развел руками. И я понял, что спрашивать бесполезно, и пока не придет время, мы ничего не узнаем.

Мы разговаривали не останавливаясь, я рассказывал им всю свою жизнь, и им было все интересно! Они задавали вопросы, я отвечал.

Я пробыл в доме родителей два дня в ожидании Софьи, но она почему-то не приезжала… Все было почти идеально и безмятежно, за исключением одного обстоятельства… Вы заметили, да?

Мама во время нашей встречи не проронила ни слова… Эта была ее плата… Как сказал отец, она знала, на что шла. Она так боялась проговориться кому-нибудь о том, что отец жив, что психика выключила функцию говорения. Она общалась со мной, печатая слова на смартфоне.

Была ли она заложницей? И да, и нет. Для поддержания легенды отца, которого страна отправила на какое-то секретное задание, о котором мне никто, конечно, не сообщил, ей пришлось спрятаться в пансионате. Но не для того, чтобы спасать мою жизнь, а для того, чтобы не скомпрометировать легенду отца.

А какое-то время назад отец, как говорится, вышел на пенсию или отошел от дел и забрал маму, а я был в коме…

Такая вот история произошла с моей семьей.

И на третий день моего пребывания у родителей Софьи не было, звонков от нее не было, на мои сообщения она не отвечала, трубку не брала, я начал переживать…

Решив, что завтра мне надо ехать и найти ее, чтобы объясниться, лег пораньше. Засыпая, услышал:

– Завтра уезжает, может, скажем ему уже? – произнес все тот же скрипучий, женский, старческий голос.

– Ну, не знаю! А вдруг она меня не простит? – ответил голос призрака.

Конечно, нельзя было спутать. Это был он! Мой дед.

– Может, хватит? Я вас слышу! Кто не простит, и что скажем? – не выдержал я.

Дед появился в кресле напротив кровати, ровно таким, каким я его видел в коме. Не было никаких сомнений, память вернулась ко мне моментально.

Хотелось вскочить и броситься обнимать его!

– Нет, нет! – остановил мои мысли дед. – Не надо обниматься!

– Извини, да! Не подумал, – смутился я.

– Хочу для начала тебе кое-кого представить, – улыбнулся мой тезка.

Рядом с креслом появилась старушка.

– Это моя жена. Твоя бабушка. Елизавета Степановна.

– Очень приятно, – привстал я и сделал полупоклон.

– Видишь ли, внук, у нас к тебе дело! Не знаю, как тебе об этом сказать… – дед замялся.

– Да говори уже, – подбадривала его бабушка.

– Понимаешь, бабушка твоя была альпинисткой и одним печальным для меня и ее дочки днем пропала в горах, погибла. Я не смог Аленке это сказать. Она была очень маленькой. И сказал, что мама просто уехала. А потом дочь решила, что мама нас бросила, а потом я не решился вообще ей сказать, побоявшись ее гнева на меня. И так и не знаю, правильно я поступил или нет…

Бабушка предлагает, чтобы ты, наконец, рассказал своей маме об этой нашей тайне.

– Ага, чтобы меня мама сдала в психушку после двух дней, проведенных вместе! – категорически был не согласен я с таким предложением!