Я поглядела на отвисшую морщинистую кожу подее подбородком, на густую сеть мелких «гусиных лапок» возле умело накрашенныхглаз и вздохнула. Да, тетке никак не меньше шестидесяти. Хотя милая Вика ихочет казаться тридцатилетней. Впрочем, одевалась она как тинейджер.Обтягивающий розовый свитерок, весьма коротенькая юбочка, из-под которой торчатдве худые ноги в черных колготках. Небось из-за варикоза не может носить чулкителесного цвета.

– Кто это? – шепотом спросила я уЮли, воспользовавшись тем, что гостья отправилась в ванную.

– Семейное несчастье, – вздохнуладевушка, – тайфун «Виктория». Первая свекровь Кати, приезжает всегда вначале ноября в Москву за нарядами, живет почти месяц! Ну теперь мало никому непокажется. Хорошо Кате, сидит в своем Кемерове и в ус не дует, а нам с этойгрымзой общаться.

– А почему не сказала, что ядомработница?

– Что ты, – замахала рукамиЮля, – до обморока доведет! А так с посторонним человеком постесняется.

Из ванной тем временем донеслось:

– Дайте чистое полотенце, а то тряпкой,висящей тут, противно вытирать руки!

Юля полезла в шкаф. Я вздохнула: не похоже,что данная дама может хоть кого-то постесняться.

Спать мы легли поздно. Часа два сидели накухне, слушая безостановочный монолог Виктории. Сначала она одарила всехподарками. Юле досталась красная кофточка-лапша, слегка застиранная ибесформенная.

– Отличная, супермодная вещь, – объясниладобрая гостья, – теплая, качественная. Рукавчик только подверни, тамнебольшое пятнышко, и носи на здоровье.

Сережке вручили стограммовую плитку шоколада.

– Наша фабрика делает,Колабинская, – пояснила Виктория, – экологически чистый продукт,настоящее наслаждение, не то что эти «Сникерсы» отравленные.

Парень развернул фольгу и вытащил на светтонюсенькую плиточку в серых разводах. Ухмыльнувшись, он быстро поломал подарокна мелкие части и предложил:

– Угощайтесь!

Виктория моментально схватила пару квадратикови вытащила старую-престарую резиновую игрушку. Когда-то это был веселый,разноцветный клоун, но сейчас яркие краски потускнели, а кое-где облупились, и«циркач» глядел на мир одним глазом.

– Бери, деточка, играй наздоровье, – протянула она кусок резины Кирюшке.

Мальчик двумя пальцами ухватил поданное игромко сказал:

– Спасибо, бабушка!

– Какая я тебе бабушка, –возмутилась Виктория, – додумался, сорокалетнюю женщину бабушкой звать!

Кирюшка аккуратно поставил клоуна на крайстола. Рейчел подошла поближе и принялась шумно обнюхивать игрушку.

– Отойди сейчас же! – закричалаВиктория. – Фу, не смей брать, это же дорогая вещь, ей цены нет, покупалидля сына в 1954 году. Ничего для ребенка достать было нельзя, спекулянтка изБерлина привезла, десять рублей отдала. Десять! Да не нынешних, а тех,настоящих, дореформенных, а ты, Кирилл, собаке разрешаешь брать!

– Может, не стоит ребенку антиквариатдавать, – влезла Юля, – давайте в стенку уберу, на память. Раритеттакой, игрушке-то почти пятьдесят лет!

Виктория осеклась, поняв, что слишкомпогорячилась, и теперь никак не могла сообразить, как выкрутиться. Наконец онабуркнула:

– Ладно, теперь о моих планах.

Слова лились потоком. Она хотела объехатьмагазины и купить новую шубу, шапку, сапоги, парочку костюмов, несколько юбок,брюки, кой-чего из косметики и парфюмерии…

Наконец Юля откровенно зевнула:

– Нам завтра рано на работу.

– А мне в школу, – быстренькодобавил Кирка.

Все понятно, не хочет оставаться наедине слюбимой бабулей.

Но быстро лечь нам не удалось. Следующий часмы обустраивали комнату для гостьи. Сначала вытащили палас.

– У меня аллергия на пыль, – злиласьВиктория. – Слава богу, не в первый раз приезжаю, можно запомнить и неселить в помещении с вонючей синтетикой на полу.

Потом пришлось спешно затыкать ватой щели вокне. Пока я орудовала ножом, Юля наглаживала постельное белье.

– Не могу же я лечь на измятыепростыни, – шумела Виктория, – просто отвратительно, какие вы неряхи!

Сережка молча тыкал мокрой шваброй по углам,сохраняя полнейшее спокойствие. Потом понадобился ночник, стакан с водой,обязательно минеральной, без газа. Такой в доме не нашлось, и пришлось Сережкеоколо полуночи нестись в ларек. Словом, успокоились поздно, а утром всталиневыспавшиеся и злые.

Дети разбежались кто в школу, кто на работу.Привередливая гостья мирно спала, очевидно, утомилась вчера или привыклапробуждаться не раньше одиннадцати. Я налила чашечку кофе и села у стола. Так,возьмем листок бумаги и попробуем отделить котлеты от мух. Слишком много яузнала, но так и не добралась до истины. И где только Костя мог спрятатьбумаги? Небось страшно ценная вещь, раз его из-за них убили. Может, онипреспокойненько лежат у Яны? Но этого сейчас не узнать. Только что милыйдевичий голос сообщил, что больная Михайлова все еще находится в реанимации, ипо тому, как медсестра спешила завершить разговор, я поняла, что Яне, очевидно,стало хуже.

У Нины Никитиной дома никто не снимал трубку,а в парикмахерской мне сообщили, якобы ее смена с трех. Значит, все в порядке иникто не собирался нападать на девушку. Собственно говоря, в руках у меня былитолько тоненькие, словно паутинка, ниточки. Может быть, синие листочки Костяотдал Славе? И еще интересно, что случилось на квартире у Лены Литвиновой,костюмерши? Лев Валерьянович сообщил, будто ее ограбили, ох, неспроста это.Вдруг она меня обманула и, расставшись с Костиком, осталась с ним, как,впрочем, и остальные, в хороших отношениях. Может, документы все-таки у нее? Конечно,я бегаю по кругу, но ничего другого не лезет в голову.

У Славы на телефоне работал автоответчик.Бодрый женский голос отбарабанил стандартный текст: «Вы позвонили в квартируКатукова, сейчас никто не может подойти к телефону, оставьте сообщение послегудка». Я послушала шорох, треск, легкое попискивание и положила трубку.Подожду вечера, а сейчас съезжу домой к Лене Литвиновой и попробую еще раз«допросить» даму.

Жила Лена на краю света, наверное, в этомрайоне уже не московское время. Город кончился, автобус выехал на Кольцевуюдорогу и бодро покатил вперед. Вдали чернел лес. Маршрутка резко взяла вправо ипонеслась по шоссе. По обе стороны асфальтовой ленты высились деревья. Внезапноели расступились, и впереди появился каскад блочных домов, унылый ималопривлекательный.