Глава 53

Когда я вошел в комнату, старый слонопотам сидел и изучал лист с марками. От неожиданности увеличительное стекло выпало у него из глаза и отвисла челюсть.

— Николас! Николас, мальчик мой! Ох, слава всевышнему! Какое счастье, что ты здесь!

— Привет, дядя! Как поживаете?

— Она безумно нервничала. Я просто не знал, что ей сказать. Ты уже видел ее?

— Я только что приехал. И решил, что сперва стоит перекинуться парой слов с вами. Как она?

— Дай взглянуть на тебя, малыш.

Он встал, немного дрожа. В комнате было не слишком-то жарко. На нем было кашне и джемпер, надетый под пиджак. Он здорово постарел, лицо обвисло складками, и глаза стали тусклыми. Только свистящее дыхание было все такое же шумное и мощное.

— Господи, какое счастье, что ты вернулся! С тех пор, как здесь побывал тот человек из МИДа, она ни о чем другом не может думать. Донимает меня с утра до ночи. Твоя мать — женщина необыкновенная, особенно если ей взбредет что-нибудь в голову.

Я заулыбался ему с печальной нежностью. Некоторые люди, что бы они ни делали, как бы себя ни вели, не вызывают ничего, кроме нежности. К нему просто невозможно было относиться как к мужчине, подверженному тем же испытаниям и соблазнам, что и прочие мужчины. Он был среднего рода такой огромный, рыхлый, неизменный, старый с — нопотам, одержимый одной-единственной идеей.

Он снова уселся и еще туже затянул кашне вокруг шеи.

— Она его спрашивала, — сказал он, — она его спрашивала, сколько ты пробудешь в Праге. Я не знал, куда деться.

— И что же он ей ответил?

— Он очень удивился. Он спросил, почему она считает, что ты в Праге. Ну, и она, естественно, ты же знаешь свою мать, она ему сказала. Она ему сказала, что ты поохал снова наладить семейный бизнес. Рассказала ему все, начиная с твоего младенчества. Я совершенно не мог понять, что происходит. Не понимал, что это за правительственное задание. Я не знал, что и думать, Николас. А она видит, что я нервничаю, — продолжал он, энергично тыча себя пальцем в лоб, — потому что у твоей матери прекрасная интуиция. H без конца задает вопросы. Она доводит себя до болезни. И мне тоже не дает ни минуты покоя. Да я и сам болен, Николас. Я ведь человек нездоровый. Но это ладно, — продолжал он, — ладно, что уж говорить обо мне! Расскажи, что приключилось с тобой, и поподробнее.

Что я и собирался сделать. Собирался рассказать ему все, до мельчайших подробностей, — про побои, про беготню взад-вперед по переулкам, про ощущение непроходящего ужаса — про все, что было в эти страшные три месяца. Обо всем этом я думал, пока припарковывал машину, шел к гостинице и потом поднимался к нему наверх. Я думал о выражении его лица — знает ли он о том, что знаю я. Я очень много об этом размышлял, начиная с того вечера, на третьем этаже посольства в Праге. Но теперь, когда мы встретились, я оказался на это неспособен.

И только спросил:

— Зачем вы это сделали, дядя?

— О чем ты, Николас? Что ты имеешь в виду?

— Зачем вы за мной шпионили ради этого гада Канлифа? Зачем послали меня туда?

— Я тебя послал? И кто такой Канлиф? — Он посмотрел на меня безумным взглядом. — Я не знаю, о чем ты говоришь, Николас. Я тебя не понимаю.

— А вы постарайтесь. Я не знаю, каким именем вы его называете. Того типа, который все у вас обо мне выспросил. Которому вы тогда позвонили и сказали, что я уже выехал из Борнемута. Который выдумал историю про смерть дяди Белы.

В комнате наступила мертвая тишина. Даже волоски у него в ноздрях на минуту перестали шевелиться. А потом снова быстро задвигались. Он тяжело задышал и наклонился вперед.

— Я хочу, чтобы ты понял, Николас, — начал он, пыхтя и откашливаясь. — Я хочу, чтобы ты понял, малыш. Все это я сделал только для того, чтобы тебе было хорошо. Я тебя люблю. Ты для меня как сын. Это не только ради твоей чудесной мамы. Неужели ты думаешь, что я собирался причинить тебе зло?

— Но тогда зачем же все это?

— Зачем? А разве это плохо? Разве это не лучше, чем работать на Нимека?

Я открыл было рот, но он протянул ко мне руку и шумно задышал.

— Иногда, Николас, необходимо слегка подтолкнуть человека вперед. Мне совсем не нравилось, как идут твои дела у Нимека. Ведь ясно было, что с ним ты далеко не уедешь. А мне еще важно, как это отражается на твоей матери. Ей так хочется, чтобы ты чего-то добился!

Я вытаращил на него глаза. Было трудно решиться сказать.

— А вам известно, зачем я туда поехал? — вставил я наконец. — Вы хотите сказать, что понятия не имеете, что мне было поручено?

— Я и не хотел этого знать. Даже и не спрашивал. Достаточно было того, что ты работаешь на Павелку.

И потом он мне все рассказал. Как Канлиф написал ему в письме, что ищет толкового молодого человека, который мог бы стать помощником его клиента. Как он поехал к нему и выяснил, что этот клиент — Павелка.

— Павелка! Ты, наверно, не помнишь, каким был Павелка в те времена. Это был большой человек, колосс! Твой отец был бы счастлив, если бы узнал, что Павелка тобой заинтересовался!

Канлиф ему сказал, что дело немного конфиденциальное; что у Павелки появились странности и что он хочет проверить меня каким-то своим путем, а потому, мол, мне ничего говорить нельзя. Зато уж обо мне-то Имре рассказал ему все — о том, чего я жду от Белы; и где я работаю, и как живу; и что зарабатываю я очень мало, а это малое трачу на машину…

— А вы знали, что он собирается сфабриковать историю про смерть дяди Белы? — спросил я.

Шумно дыша, он уставился в пол. И сказал:

— Этого я понять не мог. Сказать по совести, Николас, я чувствовал себя очень неловко. Но он уперся — мол, мистер Павелка решительно на этом настаивает. Он сказал, что якобы хочет проверить, как ты среагируешь на эти новости. Николас, я плохой делец. Я даже и не пытаюсь делать вид, что чего-то добился в жизни. Для меня Павелка — это колосс Если бы я понял ход его мыслей,