Агнес вздохнула.

– Ты помнишь, сколько денег дал мне перед отплытием?

– Сколько-то серебряных лянов и что-то около сотни фунтов, точно не помню. Я надеялся, что этого хватит, чтобы безопасно добраться до дому. Давать тебе ляны было не самой лучшей идеей, но добыть в Китае в условиях нашего бегства одни только фунты было довольно слож…

– Уже только это – очень много. И я предпочитаю не думать о том, как ты заработал эти деньги. Надеюсь, ты их не украл?

– Агнес, я же правоверный католик. Я соблюдаю заповеди.

Агнес вздохнула и отпила молока, в которое добавила немного кофе.

– Не смешно. Но прежде чем мы перейдем к разговору о том, что совсем не смешно, скажи, где ты взял ту золотую пайцзу, которую бросил мне в карман перед самым отплытием. Этот дом, этот сад и этот серебряный кофейник – все это было в ней.

Винсент по инерции полез в карман за сигаретами и остановился. Бог знает что подумает о нем Агнес, если он станет при ней курить. Решит, что он совсем сбился с пути. С какого пути?

– Золотая пайцза Хубилая?[123]Это подарок, Агнес. Ли Хунчжан подарил мне свой нефритовый перстень, а императрица Цы Си пайцзу Хубилая. Я и не думал, что здесь ее оценят так высоко.

– Цы Си? – наконец-то Агнес потеряла свое знаменитое спокойствие. Винсент быстро посчитал, и вышло, что всего лишь в четвертый раз на его памяти – считая происшествие с «Итальянцем», нападение боксеров и всю историю с витексом, – потеряла спокойствие Агнес Корнуолл. – Вдовствующая императрица Цы Си?! Куда ты еще добрался, Винсент Ратленд, пока числился в монастыре? До далай-ламы?

Винсент немного нахмурился:

– Ну и ничего особенного. Мы же выступали там, помнишь? Я познакомился с Ли Хунчжаном, вернее, он со мной познакомился и решил, что я способный не только к музыке, потом он решил, что из-за того что у меня черные волосы, я похож на китайца… я, впрочем, был недостаточно желт, хотя в монастыре можно было и позеленеть… потом попросил меня выполнить одну деликатную миссию в русском представительстве, и я выполнил. Потом он представил меня императрице Цы Си, и она тоже поручила мне деликатную миссию… в английской миссии. Я выполнил. Так это они подарили тебе дом и сад? Значит, все было не просто интересно, но и не зря.

– Ты убил его? – спросила Агнес без перехода. Было совершенно ясно, кого она имеет в виду.

– Не совсем, – честно ответил Винсент, опустил взгляд и только тут заметил в числе предметов сервировки изящный бокал на низкой ножке, а в нем одинокую белую камелию. Он не удивился. Не было смысла отпираться: они с Агнес связаны кровью. Камелия, и тот факт, что Агнес все понимала о нем, это подтверждали.

Пруденс убрала со стола чайную посуду, оставив на нем лишь бокал с цветком. Теперь, когда священное время файв-о-клока прошло, можно было поговорить и о настоящем. И он спросил:

– Левое запястье, правый локоть, правая нога, чуть выше колена. Это давно?

– Ты ведь не удивишься, что правый локоть заболел в ночь, когда ты подрался с троицей старших ребят в саду. Я… как раз пыталась избавиться…

– Я помню, – Винсент, на некоторое время расслабившийся было под пение птиц и всякие глупости вроде китайских воспоминаний, мгновенно сбросил умиротворенность, будто упавшую ему на плечо с ветки змею, наконец-то поняв окончательно, насколько серьезна ситуация. – Но тогда… запястье должно было пострадать полтора года назад… Как и колено.

– Да.

Агнес потянулась и взяла Винсента за левую руку. Эта рука была холодна.

– Музыки больше нет, ведь так?

– Так. Но это не имеет значения. Почему ты должна отдуваться за мои дурацкие травмы? Нет никакой связи…

– Значит, есть связь. Сказать по правде, странно было бы, если б ее не было.

Туберкулез костей и суставов чаще поражает детей. На сей раз он поразил их заступницу Агнес, и не зря ему казалось, что красивые тени возле глаз и нежный румянец на белых щеках – не к добру. Никаких слепых пятен. Винсент перехватил руку Агнес, и она вздохнула с облегчением.

– Так легче… намного. Но ты ведь не будешь все время сидеть рядом и держать меня за руку, правда? Ты уже сделал это однажды и не дал мне истечь кровью.

– Перестань, Агнес, сколько можно вспоминать прошлые ужасы. Я не смогу все время сидеть рядом, ты права. Но я…

Он поднялся. Как мало времени, как мало знаний. Обратиться к мудрости Сунь Сымо? Болезнь, похоже, в продвинутой стадии, и разве сможет что-нибудь из того, что он знает и умеет сам, помочь ему вылечить ее?

– Агнес, не бойся, пожалуйста. Я знаю, что ты не боишься, но мы успеем. Я же… не дал тебе истечь кровью, и я не дам тебе погибнуть из-за того, что кто-то там устроил так, что мои царапины превращаются в твои болезни.

Агнес поднялась. Она опиралась о стол. Правая нога болела и болит. У Агнес болит правая нога. Винсент выругался в уме на двух языках по очереди – по-китайски и по-русски. По-русски получилось лучше, но легче не стало.

– Плохо, что ты потерял музыку. Я слышу ее, но она перестала мучить тебя. Открылось другое, – она посмотрела на его руки. – Теперь ты умеешь пользоваться своим даром по желанию. Раньше тебе было просто не до того, – Агнес рассмеялась, вспомнив дверь, вросшую корнями в пол. – Прежде все силы уходили на то, чтобы уравновешивать музыку, а теперь они идут в мир. Только мне нельзя пользоваться твоим даром, Винсент. Почему – не знаю.

Винсент погладил Агнес по голове. Это было странно, потому что оказалось естественной и единственной реакцией, от которой обоим стало легко.

– Все это время дело было не во мне, Агнес. Дело в тебе. Дай мне немножко времени, пожалуйста. Обещаю: я найду способ. В конце концов, у тебя сын.

Агнес подняла голову и посмотрела на него.

– Обещай, что не оставишь его. Что будешь ему старшим братом – таким, каким ты можешь быть. Готовым его защищать.

– Хорошо, Агнес, – поморщился Винсент, совершенно не готовый ни к прощаниям, ни к обещаниям. – Обещаю. Я буду с вами, пока не надоем своей защитой. Не обязательно постоянно находясь рядом, впрочем.

Агнес опять дотронулась до его левой руки.