Не помогало делу и то, что с часами сэра Рена происходило невероятное – солнечные часы… начали тикать. Мэтр де Катедраль чуть холодел, думая об этом. Они тикали днем, ночью, в солнечную погоду, и когда небо было закрыто тучами. Они всегда, даже в пасмурный день, отбрасывали тень (просто более темную) и показывали время. А неприятнее всего было то, что метаморфозы с часами начались на следующий день после знаменательного «вступительного» разговора с Винсентом Ратлендом.

Конечно, замечали звук времени немногие, и феномен пока удавалось объяснять туманными рассказами об экспериментах физиков из колледжа Иисуса[128](каким бы оксюмороном это ни выглядело), но было ясно, что долго так продолжаться не может. Через неделю-другую де Катедраль обмолвился о часах Ратленду, тот внимательно выслушал мэтра, признал, что ничего не знает о природе удивительного феномена и пообещал «сделать что может». Вскоре после этого часы перестали отбрасывать тень в непогоду и тикали практически неслышно… для тех, кто не знал, как слушать. Однако де Катедраль знал. Вот и сейчас для него было слишком темно и безветренно, как будто воздух заменили темным полотном, и в полотне этом путались какие-то нескладные скрежещущие фигуры. Адепт подошел кокну и посмотрел на лужайку.

Причудливая тень от здания лежала на траве. Словно на темное полотно положили бархатную аппликацию. «Это мне кажется, – подумал Адепт. – Я слишком плохо сплю». А потом увидел: на участок бархатистой тьмы опустилась еще одна тень. Постояла, как будто подняв голову вверх, кчасам сэра Рена, и вошла в ничто. Часы перестали тикать. Небосклон нерешительно зарозовел обещанием восхода. «Не может быть, – прошептал де Катедраль. – Я не хочу, чтобы подобное могло быть. Что же делать?» Автору неизвестно, что именно решил делать последний алхимик. Но нам известно доподлинно, что Винсент Ратленд той ночью снова вернулся в столицу основного царства Короны гиптов Тирда – в город Нунлигран[129].

Однажды мы уже проделали это путешествие вместе с Митей, который попал в сознание будущего магистра искусств из своего непонятного забытья в клубе «Jizнь» в2020году[130], и поэтому не станем пересказывать его заново – заметим лишь, что то путешествие пришлось на переход дирижера из Москвы в Лондон и стало слепой рекогносцировкой в неведомом мире. Посмотрим же, что произошло на сей раз.

У будущего магистра искусств пока не было карт тех краев, и он отказывался верить, что в Уре существует какая-либо топография, кроме топографии воли. Что было реальным там? Если странные гипты могли быть плодом его воображения, то ноги его и руки прекрасно помнили холод камня и твердость пола, а глаза – темноту бедного «Черного Пятна». Наверное, там, в Уре, он мог больше, чем здесь. Там он изобретательнее перемещался, наглее лгал и, кажется, не боялся вообще ничего, то есть… даже причинить зло, которое здесь старался причинять с оглядкой. Дела, вершимые им в Уре, оказывали какое-то воздействие на… настоящий мир.

«Надо было кого-нибудь там убить, а не гордо ходить, помахивая стеком, – подумал будущий магистр со злостью, вновь оказавшись в каменном проходе с теплой матерью золота в кармане. Абха то ли тихо урчала, то ли мурлыкала что-то и вообще напоминала ласкового кота, разве что не имела определенной формы и не двигалась. – Надо было придушить этого главного гипта или покидать в обрыв осмелевших стражников. Зачем мне их дурацкая реликвия, этот недофилософский камень…»

Тут его осенило, и он даже рассмеялся: «Вот так так! Незачем корпеть над ретортами в лаборатории, когда у тебя под землей есть такой смешной и трудолюбивый народец. Чеканят золотые монеты, словно оладушки пекут, выковыривают из недр золотые слитки, как изюм из булочки. “Мать золота!” – а ты еще иронизировал насчет пещер Аладдина. Так вот же они, пещеры с золотом. Только, в отличие от философского камня, мать золота рождает лишь золото, не здоровье. Иначе гиптская принцесса не умирала бы от силикоза».

Простиравшиеся перед ним извилистые переходы с высокими потолками пустовали и на сей раз были совсем темны: даже его способность видеть ночью не очень помогала, и, если бы не странный свет Абхи, который как будто лип к родным стенам, сориентироваться было бы очень тяжело. Винсент шел вперед быстро и аккуратно, как будто совершенно точно знал, куда направляется, но на самом деле он ужасно злился на себя. В походе не было ни грана смысла. Надо вернуться к Агнес и сидеть рядом, держа ее за руку. Он не способен вылечить ее усилием воли, но ведь можно постоянно отдавать ей немного своих сил… А так – где гарантия, что странный подземный мир поможет? Ивсе же он собирался попытаться.

Пройдя еще какое-то расстояние, Ратленд – вернее, фальшивый принц Руни́ – наконец неожиданно для себя вышел из горы наружу, под открытое небо, и оказался на небольшом возвышении. «Вот столица, – понял он, – а не то место, где я был раньше». Стояла ночь, но звезды были здесь низкие и яркие; кроме того, тьму Нунлиграна довольно успешно разгоняли то ли фонари, то ли светильники (их здесь было очень много), ярко отражавшиеся в реке, пересекающей город по диагонали и отливающей серебром. Винсент огляделся: что-то не давало ему покоя, что-то здесь было неправильно. Он спустился с возвышения по лестнице, выдолбленной в теле скалы (вся окрестность пестрела такими лестницами – они вели к уже знакомым ему глубоким ходам), и пошел к городу.

Довольно скоро он увидел, что именно было не так.

Нунлигран находился не на открытом воздухе, как вначале подумал лжепринц. Весь город – а он был весьма велик – располагался внутри горы. То, что он поначалу принял за небо, было ее бесконечно далеким сводом, а то, что показалось ему звездами, – гигантскими скоплениями драгоценных камней, сквозь которые светили могучие огни. Одна лишь река оказалась настоящей: она не просто отливала серебром, но состояла из него. Жар, исходивший от реки, был страшен, но все-таки вдоль нее можно было идти. Путешественник удивился тому, что река не застывала (ибо, как он очень хорошо помнил, температура плавления серебра – около тысячи градусов по Цельсию), а также тому, что она была похожа на изначальный металл, а не раскаленно-красна. Он продолжал двигаться вперед. Абха тем временем наливалась глубоким золотым сиянием, как будто чувствовала что-то, и издавала все более громкое урчание. Но Винсент не обращал на нее внимания. Он проходил высокие набережные, вытесанные из камня, рощи, составленные из деревьев с каменными стволами и листьями, пронизанными кровеносными жилами драгоценных металлов, многочисленные дома из камня и редкие высокие терема из дерева. О, буйство красок Нунлиграна было неожиданным и ошеломляющим для подгорного царства, где должны бы царствовать пыль да тьма. Не так было здесь, где смешались души всего, что живет в камне: малахита и топаза, корунда и золота, молдавита (гипты умели обрабатывать и стекло) и алмаза, мрамора и песчаника, гранита и рубина, граната и меди, железа, агата и десятков других драгоценных камней, самоцветов и металлов. И хотя во многом город выглядел привычно – улицы, деревья, дома и фонари, – многое выглядело странно. Большинство домов стояли освещенными, но пустыми[131], то здесь, то там щерились окаймленными металлом отверстиями черные тоннели, уходящие в глубину земли.