Алексис де Реде был в маске с ящичками, наполненными портретами Мари-Элен на фоне улыбающейся Джоконды, но в четырех разных ракурсах и с разной улыбкой!

Мишель Ги всадил в свой лысый череп клинок, с кровавыми каплями рубинов, Дениз Тиссен была женщиной с двумя лицами: прямо над ее настоящей головой возвышалась вторая, такая же точно, но только искусственная, и две шевелюры блондинистых волос естественно переплетались. Говоря с ней, нельзя было понять, с какой из голов ты реально говоришь, потому что время от времени искусственная голова также открывала рот.

Все гости получили карточки с указанием их мест за столами – это были: стол золотых спящих кошек; стол свергнутых королев; стол бракованных (развинченных) кукол; стол непарных ботинок. Но по этим карточкам ничего нельзя было найти. Гости метались между столами, царил полный хаос, пока наконец метрдотелю в высокой шляпе и с гвоздикой в петлице не была дана команда помочь гостям разгадать все эти ребусы и проводить каждого на заранее отведенное ему место.

В центре каждого стола, покрытого скатертью небесного цвета, красовалась какая-нибудь композиция по мотивам художников или поэтов-сюрреалистов. Эти композиции производили впечатление безумное, пестрое и поэтическое одновременно. Стол «с флорентийскими яйцами» представлял собой гору вареного шпината, усыпанного муляжами женских грудей, с водруженным на все это скелетом гигантской птицы… Перед каждым приглашенным стояла меховая тарелка с квадратом небесного цвета, где было написано его имя, как бы зажатое между красными губами Мэй Уэст; маленький голубой хлебец, знаменитый pain peint; перед каждым стоял бокал с этикеткой к vin vain; также перед каждым находились меню и прибор для пускания мыльных пузырей. Меню было написано каллиграфическим почерком между двумя широкими полями – лазурным и пасмурным. Это меню производило бредовое впечатление, усиливающееся еще и тем, что у всех гостей меню было совершенно различным по составу блюд. То, что у одних называлось «Суп экстра-светлый», у других называлось «Консоме из глаз крокодила»; «грустная картошка» называлась у других «Суфле из земляных яблок, занесенных сюда ветром», а также «Глупые клубни»; салаты: «И это – ты?», «Заткнись и жуй»; были в меню и блюда под названием «Текущие вещи», называвшиеся также «Много бри из ничего», или «Коровы и козы, вопящие от грусти». И наконец, следовал «Десерт тартар», который в другом меню назывался «Наконец-то!».

Готовясь к балу, мы развлекались поисками этих словечек и понятий, поисками «жемчужин», далеко не всегда таких уж забавных!

Названия блюд были так тщательно зашифрованы, что никто из гостей не мог догадаться, что же ему подадут.

В конце ужина, под аплодисменты, восемь мужчин вынесли на подносе обнаженную женщину… сделанную из сахара, на ложе из роз; рядом лежал молот, которым надо было ее разбить, прежде чем съесть; это был воистину «десерт варваров», не правда ли?..

После ужина снова начались танцы, в салонах открылся ночной клуб «Туретчина», гости фотографировались на канапе, представлявшем собой гигантские губы Дали, под портретом Мэй Уэст. Веселье продолжалось до рассвета, все были увлечены этой игрой и своими выдумками – мне кажется, что главным на этом бале было творчество, да-да, именно оно…

На следующее утро, когда все сняли маски, повседневные, натуральные лица показались всем очень… забавными!

* * *

Бал Пруста, посвященный столетию писателя, оставил самые лучшие воспоминания. На старинных картонных карточках были выгравированы приглашения на ужин для тех, кто мог считаться потомком героев Пруста: для аристократов и дипломатов, для банкиров и особ королевской крови, академиков и министров, художников и светских людей из Парижа и со всего света.

Устроители бала просили мужчин быть во фраках, а женщин – украсить их вечерние туалеты перьями, драгоценностями и цветами. Приглашенные ответили потрясающей изобретательностью и энтузиазмом. Такого давно не видели: восемьсот приглашенных были одеты с невероятной роскошью и блеском, тонкостью и изыском деталей…

Гости входили в замок по длинной аллее, стройные деревья которой стояли совершенно голыми, раздетыми. В каждом окне затемненного фасада замка призывно светилась хрустальная люстра. Восемь огромных факелов окружали центральный вход, к нему бесшумно подъезжали роскошные лимузины, из которых выходили закутанные в меха персонажи из прошлого.

Парадная лестница была украшена пальмами и цветами в кадках. Двадцать цыган в красных костюмах-униформах пели серенады прекрасным дамам, которые снимали свои меха и капы и представали во всем блеске вечерних уборов.

При входе гостям вручали карточки, на которых фиолетовыми чернилами были написаны имена, взятые из Пруста (Сван, Одетта или Жильберт-Вердюрен, Шарлюс или Сан-Лу…), что являлось обозначением обеденного столика. Затем они двигались по длинному загадочному коридору, освещенному только факелами в руках лакеев, одетых в красные ливреи и пудреные парики. Время от времени до слуха гостей доносились выкрикиваемые мажордомом у входа в залу знакомые прустовские имена (герцог и герцогиня Германтские, маркиз и маркиза Вильпаризи, принц де Лом и т. д.). И наконец гости представали перед хозяевами дома – он, с посеребренными сединой усами, во фраке, она – в длинном атласном платье, созданном специально для этого случая Сен-Лораном. Исход из длинного коридора согревала атмосфера салона гобеленов – все было в красно-розовых тонах. Затем гости проходили в голубой салон, за которым следовал большой музыкальный салон. Все было безупречно выдержано в духе эпохи – мебель, ковры и гобелены, предметы убранства и зеркала; лишь потрясающие букеты из бледных или совсем белых цветов и обилие пальм и цветов в кадках напоминали о том, что это праздник.

Шум бальной толпы становится все громче, все явственней, гости все прибывают, и вот уже мы слышим приглушенные звуки рояля – играют Рейнальдо Ана или Сати. Гости толпятся у столов, покрытых бледно-розовыми и зелеными скатертями, занимают места за столиками. Чувствуется, что от платьев со шлейфами отвыкли все. Царит небольшое замешательство, кавалеры наступают дамам на шлейфы, раздаются возгласы восхищения туалетами дам и кавалеров. Всем хорошо; все сияет. Начинается ужин.

И наконец, огромная оранжерея, самый большой из когда-либо виденных зимних садов. Баронесса Ги де Ротшильд, художники Жан-Франсуа Дэгр и Валериан Рибар превратили огромный зал замка в необычный лес из тысяч экзотических растений и цветов, многократно отраженных в необъятных зеркалах трельяжа. Для того, чтобы придать больше уюта этой зале размером с кафедральный собор, была придумана драпировка потолка зеленым шелком, собранным изящными складками вокруг поражающей своими размерами хрустальной люстры.

Орхидеи, лианы и другие зеленые вьющиеся растения как будто «бегут» по зале, по ее золотистым шелковым обоям, колоннам, статуям и скульптурным бюстам. Триста пятьдесят гостей разместились здесь за столиками. И здесь их ждали приятные сюрпризы: веера бледно-розового цвета с фиолетовыми лентами и написанными на них именами персонажей Пруста, скатерти из плиссированного муслина, льняные палевые салфетки, обшитые белыми кружевами, с вышитыми на них гладью в сиренево-фиолетовых восхитительных тонах любимыми цветами Одетты – орхидеями… Здесь же были стилизованные под старину меню, включавшие загадочные блюда и самые известные марки вин: консоме Аврелий, пюре из камбалы Маэню, утка по-мадриленски, салат Кларинда, суфле-гляссе Аженор; Шато-Лафит-Ротшильд, Моэт и Шандон, Шато-Икем…