Ужин подавала целая армия метрдотелей в красных ливреях эпохи Людовика XV. Эта трапеза была как сон, как мечта, теплая, искренняя, изысканная, быстро летящая под легкую цыганскую музыку, кружившую головы и сердца.

К полуночи собралась и вторая «волна» приглашенных: молодые друзья хозяина бала – юные франты, слегка надменные и чванные, во фраках или мундирах прустовской эпохи, и юные девушки и дамы, блиставшие бриллиантами, рюшами, перьями и увешанные драгоценностями в старинном духе.

Они танцевали в импровизированном «ночном клубе», самом необычном, наверное, за всю историю: затемненная столовая зала замка освещалась только отблесками золота на старинных кожаных панно из Кордовы да подсветкой над развешанными по стенам рисунками Рембрандта. Играл современный оркестр. Мерцали ночники на маленьких столиках, задрапированных зелено-золотыми тканями…

Потом по залам пополз слух о том, что гостей ожидает сюрприз в каком-то доселе закрытом, маленьком салоне. Там, перед огромным живописным полотном в старинном духе, изображавшем замок, стоял стул в стиле Наполеона III, круглый столик и пальма в кадке: в этом старинном интерьере можно было сфотографироваться вдвоем и группой, разместившись перед объективом прекрасного фотографического аппарата образца 1900 года. Фотографом был не кто иной, как Сесил Битон, в костюме той эпохи. Он артистично нырял под черную материю, предупреждал о том, что сейчас «вылетит птичка», и о том, что пластина с негативом вашего портрета будет готова позже, и вы получите ее как сувенир, как память об этой волшебной ночи.

Веселье в разгаре. Все возвращаются в оранжерею, как по мановению волшебной палочки превращенную в бальную залу; по стенам – буфетные столы, покрытые сиреневыми скатертями и украшенные орхидеями. На них – горы пирожных мадлен и сахарных фиалок. Играют забытые вальсы, польки, мазурки. Гости танцуют, постепенно переходя к более современным танцам. Бал растекается по залам. Вальсы, вальсы… И, конечно, улыбки женщин, каждая из которых в этот вечер почувствовала себя герцогиней Германтской.

Наступает рассвет.

Озеро в саду скрыто туманом. Замолкают цыганские мелодии. Пора покидать мир мечты, этот прекрасный сон…

* * *

Через несколько лет после описанных мной праздников в Феррьере Мари-Элен позвонила мне в банк по телефону.

– Скажи, ты чувствуешь себя все еще молодым? – спросила она.

Я не сразу понял, к чему она клонит, но мне было очевидно, что это будет нечто потрясающее! Спокойным тоном я ответил, что чувствую себя в хорошей форме. Я ждал, что же будет дальше.

– Так все-таки, чувствуешь ли ты себя настолько молодым, чтобы изменить свой образ жизни в течение двух часов?

– А почему бы нет? – ответил я уже упавшим голосом.

Черт возьми! Я даже и не предполагал, что это зайдет так далеко.

Так я узнал, что особняк Ламбер выставлен на продажу, и что Мари-Элен, изучив обстановку, решила, что мы можем его купить, что мне казалось тогда явной авантюрой.

И хотя я и чувствовал себя молодым, все это предприятие покупки представлялось мне безумием. Мне стоило многолетних усилий убедить Мари-Элен в необходимости закрыть замок Феррьер, и вот на тебе – она предлагает мне купить целый замок в Париже!

Я хорошо знал роскошный особняк Ламбер, так как Алексис де Реде, один из наших близких друзей, снимал большую часть этого дворца. Он занимал в нем этаж, на котором находились самые пышные и роскошные залы и знаменитая Геркулесова галерея… Алексис прожил там тридцать лет, и именно он занялся тщательной реставрацией этого архитектурного памятника, вернув жизнь его залам, реставрируя старинные полотна и занимаясь поисками утраченных картин и элементов декора. Некоторые панно из особняка Ламбер оказались в Лувре, а именно – панно из «Амурного кабинета», и он заменил их на другие панно той же эпохи…

«Это – дворец для короля, который смог бы стать философом», – как-то написал Вольтер, живший одно время в этом дворце. Но я не был ни королем, ни философом!

Конечно же, во дворце Ламбер часто играл Шопен. И может быть, именно здесь он написал какие-то свои баллады или вальсы, посвященные моему прадеду или его дочери Шарлотте, единственной дочери Джеймса, которая была одной из лучших учениц Шопена… И несомненно, мои предки протежировали Шопену, принимали его, помогли ему завоевать популярность и славу во Франции… Но этого еще было недостаточно для покупки дворца!

Но Мари-Элен уже проанализировала все очень внимательно и тщательно продумала детали. Она понимала, что наличие во дворце Ламбер отдельных апартаментов позволяло жить под одной крышей разным поколениям нашей семьи. Кроме того, моя мама умерла за несколько месяцев до этого, и я должен был разместить в достойных интерьерах основные коллекции предметов искусства и старины, собранные моим дедом Альфонсом и завещанные мне матерью.

В то время, когда я закрывал замок Феррьер, было уж не таким безумием «обменять», как говорится на языке права, «улицу Курсель» и «авеню Фош» на «улицу Сан-Луи-ан-Иль».

Но задача предстояла нелегкая и не быстрая к разрешению: более века частью дворца владела польская семья, требования которой были очень высоки; к тому же особняк Ламбер готовы были купить многочисленные иностранные знатоки и любители старины. Мари-Элен взяла все переговоры в свои руки, и так, постепенно, переходя от прямого наступления к тактическим хитростям, она добилась успеха: соглашение было достигнуто, Ламбер снова стал собственностью французов.

Как известно, дворец Ламбер является одним из сокровищ архитектуры классицизма. Он построен гениальными создателями Версаля: Ле Во, Лебреном и Ле Сюёром.

Квадратное здание имеет внутренний центральный двор и простирается на северо-восток одним из своих крыльев, выходящих на стрелку острова Сан-Луи, как нос корабля. Таким образом, оно выходит одной стороной на Сену, а другой – на сад во французском стиле. Парадные залы дворца, расположенные в обоих его корпусах, обрамляющих этот сад, занимают два этажа. Но если знаменитая Геркулесова галерея – названная так, потому что Лебрен изобразил на ее плафонах подвиги Геракла – и прилегающие залы были отреставрированы, то нижний этаж необходимо было полностью приводить в порядок. Мари-Элен буквально впряглась в эту работу с помощью итальянского декоратора Ренцо Монджардино.

Их сотрудничество оказалось успешным и плодотворным (Мари-Элен была так увлечена, что даже когда бывала больна, а она в тот год много болела, то приезжала руководить работами в сопровождении врачей «скорой помощи») и привело к воссозданию во дворце Ламбер подлинной атмосферы и духа великого века. Им удалось, так же, как это удалось в свое время Джеймсу Ротшильду в отношении дворца королевы Гортензии, создать ту неповторимую поэтическую атмосферу убранства и архитектуры, которая делала его более дворцом художника, нежели особняком миллионера.

Убранство салонов полностью соответствовало тем предметам искусства и старины, которые должны были там разместиться. Каждый предмет коллекций нашел во дворце Ламбер свое место, будто всегда и находился там.