Феодора ещё не покончила с ним. Прежде чем он безгласно отплыл на запад, она пригласила его к себе под шатровую крышу дворца Дафны. Никогда ещё она не была так откровенна с прославленным военачальником. Мы не знаем, что она поведала ему и что он ответил ей. Дочь Белизария Иоаннина обручилась с внуком Феодоры, Анастасием, и, достигнув брачного возраста, они должны были пожениться. Ни Белизарий, ни Феодора других детей не имели.

В конце лета 542 года эпидемия чумы пошла на убыль. Но после неё наступил голод.

Из всех прилегающих провинций, кроме Африки и дальних берегов Эвксина, от экзархов и префектов приходили просьбы выслать провизию — хлеб, соль, оливковое масло и вино. Было странно слышать плач голодных в богатейшем из городов мира, но золото не могло помочь. Механизм доставки продовольствия отказал. Отлаженный аппарат, с помощью которого закупали зерно, чтобы потом погрузить на корабли и отправить в города, перестал действовать. Варварские сообщества, где каждая деревня производила собственный хлеб и живность, процветали. Населяющие леса готы, герулы, булгары и славяне страдали меньше толп народа, вливающихся в города.

Феодора с трудом верила докладам, в которых говорили о районах, будто изменённых землетрясением. Из-за отсутствия матросов ни один корабль не выходил из гаваней Эфеса. Улицы Пелузия были пустынны, потому что люди скрывались в бескрайних просторах Синая. Ткацкие фабрики Вифинии были заброшены из-за отсутствия шерсти. На Оронте двигались колеса оросительной системы, но они не поливали полей, на которых не всходило семян.

— Этот мир проклят, — кричал беженец Феодоре, — поскольку в моей деревне жиреют лисы, а люди выкапывают коренья в лесу.

Но хуже всего был разлад в человеческих отношениях. Дети остались без родителей; семьи распались; мельницы стояли; солдаты, отпущенные с фронтов, скитались в поисках своих родных...

Феодора ощущала свою беспомощность. Юстиниан уже не мог осознавать происходящего, понимать, насколько велики человеческие страдания по всей стране. Их личные запасы зерна были исчерпаны. Феодора нетерпеливо просила Петра Барсимея найти запасы новой провизии. Новый логофет обещал ей сделать больше, чем каппадокиец, его тёмные глаза с тайным восхищением наблюдали за императрицей, даже когда он оправдывался, чего Иоанн никогда не делал. Ему нужны деньги, много денег. Феодора мимолётно решила отдать ему свои шкатулки с драгоценностями, но не могла расстаться с камнями. «Мужчина! — крикнула она Петру. — Сделай что-нибудь!»

Склонив голову, словно ожидал её слов, Пётр намекнул, что есть способ удвоить количество монет в казне без нового золота.

— Мы не волшебники, чтобы превращать свинец в золото.

Нет, признал Пётр, но императрица может приказать переплавить старое золото в новые солидусы в двойном размере, если ей удастся уговорить Юстиниана. Феодора думала, что их наказали за попытки изменить естественный ход жизни. Было очевидно, что нетронутыми остались пустыни отшельников, отдалённые деревни рыбаков и варварские горные селения. Юстиниан, борясь со своей слабостью, воображал, что чума усилила сопротивление, оказываемое ему.

Магнаты, содержащие собственные армии, получали что хотели и навязывали свои законы. Крестьяне не желали платить налоги за опустошённые земли. Пётр Барсимей обрёк свои страхи в резкие слова: «Мы нищие. Мы не можем вернуть богатство, должны пройти годы, прежде чем можно будет собрать нормальный урожай и налоги».

Юстиниан мечтал о безумном гении Иоанна из Каппадокии, чтобы остановить обнищание казны.

Пётр настаивал, что они могут предотвратить беду, понизив содержание золота в монетах для получения большего количества денег. Но на это Юстиниан не соглашался. Только на одну шестую часть он позволил экономисту уменьшить количество золота в солидусах. Не согласился он и снизить налоги, лишь разрешил захваченным городам или разрушенным областям не платить дань в течение года. Тем временем правительственные чиновники доставляли некоторые припасы.

— Древние цезари, — шептал Юстиниан, — уменьшили содержание золота в своих монетах и тем обманули свой народ.

— Как будет угодно цезарю.

В тот вечер Феодора прогуливалась с супругом по верховой тропе мимо больницы для умалишённых.

— Этот голод закончится, — упорствовал он, — но, если мы удешевим монеты, голод будет продолжаться вечно.

Над ними пролетел ночной бриз с Босфора прямо к золотому закату. Подставив ветру разгорячённый лоб, Феодора внезапно услышала песню у сумеречной воды.

— Над чем смеются моряки? — требовательно спросил Юстиниан.

— Они не видят нас, цезарь. Нет, они поют, а не смеются, наверное, они с Ионических островов. — По привычке Феодора поняла мысли Юстиниана. Последнее время он плохо понимал речь и стал очень подозрительным. Феодора рассмеялась и объяснила: — Они поют: почему ты разбил статую у фонтана, старик? Ты разбил её вдребезги, и что-то живое покинуло её. Старик, что-то улетело по ветру к звёздам, и всё из-за того, что ты разбил статую.

— Языческая песня!

Да, языческая. Что-то молодое и живое исходило от мёртвой разбитой статуи. Затаив дыхание, Феодора внезапно обратилась к Юстиниану:

— Как много статуй древних Цезарей, Юлианов и Константинов! Почему ты так привязан к ним? Мы никогда не видели Рима. Пётр родом из моих мест, а Нарсес с армянских гор. Что, если нам разбить старые статуи и уйти самим?

Вспомнив, что его супруга никогда не любила статуй, даже изображающих её из пурпурного камня, Юстиниан сказал:

— Я приказал сделать твой мозаичный портрет на золотом фоне в церкви Святого Виталия в Равенне, чтобы увековечить нашу славу.

— Юстиниан, мы могли бы поехать туда! — нетерпеливо воскликнула Феодора. — Мы могли бы выезжать к рекам, чтобы жители деревень видели наши лица.

Юстиниан пробормотал, что это невозможно.

— Я боюсь этих стен. Здесь смерть коснулась тебя, любимый.

Она почувствовала на себе его пристальный взгляд в сумерках. Ей не следовало говорить о смерти.

— Феодора, куда мы пойдём?

— К тебе. Ты никогда не возвращался в Скопле и на реку. — Он молчал, и Феодора размышляла, как убедить его. — Люди будут радоваться и устроят праздник по поводу приезда их цезаря.

— Я позаботился о них. Город теперь носит имя Юстиниана Прима, первый город с моим именем, потому что там я родился. Я приказал соорудить стену с четырьмя башнями из карийского известняка.

Сколько там уже было Юстинианов? Восемь, десять? Феодора молча подумала, что их имена не останутся навечно. Нет, город снова станет Скопле. Но теперь император не согласится оставить дворец.

Он подозрительно глядел на неё, осознавая, что столкнулся с её волей.

— Люди будут чтить имя цезаря, — умиротворяюще пробормотала она.

На фоне пылающего заката стала видна знакомая пирамидальная крыша пурпурного дворца. Феодору никогда не приносили сюда, чтобы она дала жизнь ребёнку, сын её дочери женится на дочери Белизария, и у этих двоих будет надежда, богатство и титулы, после того как закончатся голод и войны. Тут к Феодоре пришло негодование против человека рядом с ней, который не хотел взглянуть в лицо фактам. Неужели он жил, только чтобы строить памятники в свою честь?