город, чтобы использовать для домашних нужд. Наверху рабочие, отдыхая от трудов, перекусывали мясом и хлебом.

Вокруг себя он увидел странные, раскрашенные лестницы и стойки с панелями, с помощью которых сцена превращалась в луг, крепость или корабль на море.

Когда-то Перикл сидел на этих скамьях со своим отцом и двенадцатью тысячами афинян, и воспоминание об этом ясно запечатлелось в памяти. Он никогда не выходил в город через саму сцену, и теперь мысль об этом вызвала улыбку. Отец ушел, и оставленная его смертью рана еще не затянулась, но Перикл обрел то, что любил, и воспринимал это как чудо. Афина, несомненно, любила своих сыновей. Он чувствовал будущее, если только это не было неким эффектом, вызванным излишком вина и чересчур ярким солнцем. Он был сыном архонта и стратега, он прошел военную службу. Чтобы стать во главе Афин – или даже мечтать об этом, – нужно стать известным. Перикл снова улыбнулся. Он и впрямь вернулся домой.

* * *

В переполненной таверне, где маленькая компания расположилась за столом, было так шумно, что они едва слышали друг друга. Посвежевший, с мокрыми волосами, Перикл ожил и взбодрился. В одно ухо попала вода, и теперь он то и дело похлопывал по нему ладонью.

Скамья вдоль стены освободилась, когда другая группа поднялась и двинулась к выходу. На вакантные места претендовала компания горшечников, но Анаксагор и Зенон, проявив решительность и твердость, отстояли свое право сидеть. Теперь горшечники, вынужденные есть и пить стоя, бросали в их сторону злобные взгляды.

В таверне у городской стены витали густые запахи пота, еды и старого вина. Нервные подавальщики и подавальщицы проталкивались сквозь возбужденную толпу, принимая заказы и разнося блюда, составленные горками по шесть-семь штук. Перикл уже заказал жареную рыбу. Три блюда прибыли в полном золотистом великолепии, уложенные высокими пирамидками, вместе с закупоренной амфорой, мисками для смешивания, двумя кувшинами и набором глиняных чашек. Осколки битой посуды хрустели под ногами.

Уклоняясь в толпе от тычка локтем в бок, Перикл наткнулся на стену. Да, атмосфера здесь была иная, чем на симпозиуме с его музыкой и вежливым смехом. В шаге от них мужчина плотного телосложения описывал драку с соперником-каменщиком. Повествование шло на юмористической ноте, говорил рассказчик громко, товарищи его то и дело смеялись, так что не меньше половины находившихся в пределах слышимости посетителей оказались невольными слушателями, и, когда главный персонаж описал бессильную ярость своего противника, вокруг послышались смешки.

– Клянусь богами, он был вдвое меньше меня. Это было все равно что ударить рассерженного мальчишку…

Зенон, оторвавшись от тарелки, бросил на него недовольный взгляд.

– …но потом он кинулся на меня, размахивая руками, такой раскрасневшийся и надутый, что я рассмеялся и едва мог отбиваться. И чем больше меня пронимал смех, тем сильнее он злился, – продолжил рассказчик.

Он усмехнулся, вспоминая что-то, и окружающие улыбнулись вместе с ним.

После купания в реке, утолив голод, Перикл чувствовал себя намного лучше. Неспешно пережевывая пищу, он раздумывал над тем, как бы получше изложить идею, пришедшую ему в голову прошлой ночью или даже раньше.

– Вот ты где! – произнес знакомый голос.

Сквозь толпу пробирался Эпикл, за которым по пятам следовал Эсхил. Ни тот ни другой не знали, что каменщик излагает финал эпизода, и крик Эпикла перекрыл последнюю реплику рассказчика. Прижатые к столу, они повернулись спиной к каменщику, и Эпикл, схватив с блюда кусок жареной рыбы, сунул его в рот.

– Эй, поосторожнее, – прорычал каменщик.

Эпикл пропустил совет мимо ушей. Эсхил же оглянулся и, отметив широкие плечи и тяжелый подбородок мужчины, пожал плечами.

– У меня предложение для тебя, Перикл. Здесь есть куда присесть?

Между тем Эпикл увидел освободившийся табурет и, подцепив его ногой, подтащил поближе.

– Я же сказал, поосторожнее, – повысил голос каменщик.

Эпикл и Эсхил одновременно обернулись, и в тот же момент Перикл, Зенон и Анаксагор встали, как один, хотя их возможности ограничивал прижимавший их к стене тяжелый стол. Анаксагору пришлось сгорбиться, поскольку его огромная голова упиралась в балку.

Не колеблясь ни мгновения, Эпикл ткнул мужчину в горло двумя выставленными пальцами. Прием считался эффективным, но грязным, поскольку презрения к противнику в нем было больше, чем чего-либо другого. Пострадавший схватился за шею и уставился на обидчика, разинув рот. Прежде чем он смог ответить, Эсхил вцепился ему в бороду левой рукой, а правой врезал в лицо, повергнув противника на пол.

В таверне стало заметно тише. Перикл ждал, высматривая, не пошевелится ли кто. У сбитого с ног каменщика определенно были друзья, но сколько? Один из них гневно вскинул руку и потянулся к Эсхилу. В ответ Эпикл выхватил нож и прижал острие к подмышке заступника. Все замерли.

– Почему бы тебе не вывести друга подышать свежим воздухом? – предложил Эпикл.

Тот, к кому он обращался, медленно повернулся и увидел перед собой суровое лицо и безжалостные глаза.

Оглушенный каменщик издал невнятный сердитый звук и попытался встать. Его друг посмотрел вниз и неприятно усмехнулся:

– Храбрец, когда вас много. Бьешь человека, когда он не ждет, да? Посмотрим, как справишься, когда мой приятель поднимется.

Хозяин таверны громогласно потребовал от участников конфликта удалиться.

Между тем толпа успела потерять интерес к происходящему. За столами возобновились разговоры, люди торопились закончить с едой и вернуться к работе – семьи ждали от них денег. Но рядом с тем, кто вступил в спор с Эпиклом, оставалось человека три или четыре. Эти суровые парни интерес к ссоре не потеряли, поскольку, как и сбитый с ног Эсхилом, принадлежали к бригаде каменщиков.

Перикл сглотнул. В Афинах люди умирали и за гораздо меньшее. Он опустил руку к поясу, но подаренного Кимоном кописа на месте не было – боевое оружие осталось дома. По правде говоря, драка, закончившаяся смертельными ранами, принесла бы проблемы, даже если бы он не получил ни царапины. Скандал такого рода мог положить конец его карьере еще до того, как она по-настоящему началась. За этой мыслью последовали слова.

– Как вам не стыдно угрожать ветеранам Марафона и Саламина!

Посетители таверны повернулись на голос. Каменщики смущенно нахмурились.

– Мы пришли сюда поесть и поговорить о делах, а не устраивать заварушку! – продолжил Перикл. – Эсхил стоял в фаланге при Марафоне. Эпикл был с ним. Они вместе выходили в море при Саламине и убивали персов. Я сам это видел, потому что был мальчишкой и меня оставили на берегу с семьей. Я видел, как таранили, сжигали и топили персов. Вот это была война. Не какая-то заварушка в таверне. Убери нож, Эпикл. Эсхил, извинись перед человеком, которого ударил. –