Обоз брабантцев расположился позади рва, который копали их мужья и отцы. Бабы и детвора рассыпалась вокруг замка, мешая работать моим людям. Я приказал гнать в шею всех штатских, а тех, кто пересечет ров, пороть нещадно. Бабы сразу отошли на безопасное расстояние, а мальчишки, пори не пори, все равно будут лазать там, где не надо.

Вечером вернулись посланные грабить деревни, пригнали захваченный скот и привезли домашнюю птицу, зерно и другие продукты. В обоих лагерях сразу задымили костры. Отовсюду начал доноситься запах жареного мяса. Наш лагерь стал напоминать корпоратив на природе. Ближе к ночи зазвучала музыка — кто-то насиловал лютню и дудку — и солдатские песни — смесь бравады и соплей. Я проверил караулы и завалился спать в кибитке. Герцог Генрих предлагал мне один из своих шатров, но я отказался: для двух рыцарей он слишком большой, а делить его со стукачем не хотелось.

Утром я расставил лучников вокруг замка, чтобы не позволяли осажденным мешать работать моим солдатам. Остальные поставили щиты так, чтобы защищали тех, кто нес корзины с землей и высыпал ее в замковый ров. Засыпали его в пяти местах: напротив ворот хозяйственного двора и по два прохода с боков к каждому холму. У защитников были арбалеты, не очень точные и дальнобойные. Попытались применить их, но лучники, которые стояли вне зоны поражения и стреляли дальше и метче, быстро отбили охоту делать это. Когда-никогда над частоколом появлялась голова, чтобы убедиться, что на штурм мы пока не идем, и быстро исчезала, прячась от летевшей стрелы. Дольше всего засыпали ров напротив ворот, закончив только к вечеру. Здесь проход должен быть широким и твердым, потому что по нему покатим таран — толстое бревно, подвешенное между двумя рамами, которые крепились к платформе на колесах. Три пары колес были сняты с арб брабантского обоза. Взяли их бесплатно, но никто не роптал. Брабантцы относились к войне, как к семейному бизнесу.

Штурм замка начали утром третьего дня. Лучники обстреливали защитников, а пехотинцы подкатили таран к воротам и принялись их вышибать. В это время два отряда с двух сторон перебрались по проходам к частоколу, приставили к нему лестницы и полезли наверх. Им никто не мешал, потому что лучники снимали каждого, кто пытался сделать это. Вскоре с хозяйственного двора донеслись победные крики. Работавшие с тараном сразу откатили его. Ворота открылись, опустился подъемный мост. Мы с Джоном, оруженосцами и десятком сержантов въехали внутрь. Там валялось десятка два трупов. Большинство — у ворот. Были среди убитых и шестеро брабантцев.

— Трофейное оружие и доспехи отдать семьям погибших, — приказал я.

Брабантцы пошушукались, а затем ко мне подошел Реми и сказал:

— Сеньор, у нас принято погибшим давать три доли, тяжело раненым — две и остальным — по одной. Если ты хочешь, мы можем отдать им еще и твою долю.

— Можно и так, — разрешил я. Не стоит лезть в чужой монастырь со своим уставом, особенно, если он брабантский.

Половину трофеев брабантцы отдали лучникам. Валлийцы продали добычу, а деньги поделили. Вышло меньше, чем по пенни на человека. Те, кому не досталось монеты, получат из следующей добычи. Главное, что всё по справедливости. Если ее нет, не будет и сплоченного, стойкого отряда.

Следующим утром начали штурм главного холма. Сопротивление там было пожиже. Как только головы первых брабантцев появились над частоколом, защитники скрылись в донжоне. Там же спрятали и лошадей. Приставную лестницу затащили внутрь. Отстреливались из арбалетов через узкие окна верхних этажей. Правда, не долго, потому что мои лучники убили несколько человек.

— Сдавайтесь или погибните все! — предложил я еще раз.

В ответ опять послышалась брань. На этот раз кричали громче и дольше. Значит, боятся, но все еще надеются на помощь.

День был сухой, жаркий. Я вспомнил свой опыт захвата каменного манора и приказал Реми:

— Пошли людей с арбами и телегами в деревню. Пусть снимут с крыш домов соломенные стрехи и привезут сюда. Незачем людей зря терять, выкурим их из донжона.

— И то верно! — радостно согласился командир брабантцев.

Когда солдаты обложили посеревшим от времени и пыли сеном донжон до уровня на полметра выше каменного основания, я еще раз предложил осажденным сдаться. Опять отказались. То ли надеялись, что сумеют отсидеться, то ли сомневались, что с ними поступят так жестоко. Они ведь вассалы герцога, пусть и взбунтовавшиеся, и нужны ему. Не учли, что я — не герцог, заботиться о них не собираюсь. Мне надо сберечь только тех, кто приплыл со мной из Англии.

Сено горело хорошо и давало много жара и дыма. Занялись нижние деревянные венцы. Густым дымом заволокло весь донжон. Внутри, наверное, не жарко, но дышать нечем. Вскоре часть защитников замка выбрались на крышу донжона. Их расстреливали лучники. Осажденные что-то кричали, наверное, хотели сдаться, но никто не собирался тушить огонь, который поднимался все выше и горел все ярче. Старое сухое здание занялось со всех сторон. Огонь с громким треском быстро понимался вверх, становясь все мощнее. Внутри донжона раздавались крики людей и ржание лошадей. Два рыцаря спрыгнули с крыши донжона. До земли они долетели пронзенные стрелами, мертвые. Их тут же оттащили от огня, раздели, а трупы столкнули в ров. Затем раздался грохот — что-то обрушилось внутри донжона. Следом начали разваливаться стены. Мои люди отошли подальше, продолжая наблюдать за пожаром с тем мечтательным видом, с каким дети смотрят на пламя костерка.

Известие о взятии замка и судьбе его защитников моментально разлетелось по всей Нормандии. Удивила не жестокость, обычная в ту эпоху, а быстрота, с какой мы взяли замок. Рыцари думали, что до них не доберутся, поэтому и затеяли мятеж. Погибать никто не хотел. Поэтому следующий замок сдался без боя. Его владелец встретил нас на границе своих владений и покаялся во всех грехах.

— Французы — вруны и жадины, — сказал он, объясняя свое нежелание биться насмерть за свою собственность.

В этих двух грехах, ставших основной отличительной чертой французов в двадцать первом веке, уже в двенадцатом веке обвиняли и недолюбливали нормандцы своих соседей. В данном случае подразумевалось, что французский король Людовик обещал военную и финансовую поддержку, но не сдержал слово. Правда, о короле ничего не было сказано. На мой прямой вопрос об обещанной французами помощи владелец замка, не слишком склонный, как и все нормандцы, к дипломатическим ухищрением, сумел-таки уйти от ответа. Гийом, представитель герцога Нормандского, тоже не стал акцентировать внимание на этой стороне дела. Так понимаю, обе стороны устраивал вариант, когда король Людовик не имеет никакого отношения к мятежу.

На покаявшегося наложили небольшую епитимью в размере половины годового дохода от его владений и отпустили дальше грешить и каяться. От радости, что так легко отделался, рыцарь даже предложил мне свои услуги Я отказал ему, хотя не сомневался, что будет верно и доблестно служить против своих бывших товарищей. Нормандцы легко переходили из одного лагеря в другой по окончанию контракта, но, пока он действовал, исправно исполняли свои обязанности. Иначе бы их никто не нанимал.