поклоняется символическим предметам и символам (дескать, это поклонение – совершенно бессмысленная игра с камнями и кусками дерева), представляется необоснованным.

Рабочий люд никак не мог решить,

Святого иль свинью изобразить,

Но спор иссяк (ведь сколько можно ждать!),

И выпало мне вдруг Лойолой стать.

Автор этого сатирического стишка[287] был слишком рьяным протестантом, чтобы вспомнить, что в свинье Бога столько же, сколько и в общепризнанном священном образе. «Подними камень, ты найдешь меня там, – гласит самая известная из оксиринхских логий[288] Иисуса, – разруби дерево, я тоже там»[289]. Те, кто лично и непосредственно постиг истинный смысл этого изречения, равно как и истинный смысл брахманического изречения «Ты – одно с Тем», достигли полного освобождения.

Шравака (букв. «слышащий» – так буддисты махаяны называли созерцателей хинаянской школы. – Авт.) не может понять, что Разум сам по себе лишен всякой последовательности и всякой причинности. Подчиняя себя достижению цели, он достигает искомого самадхи («созерцания») Пустоты на протяжении длительного времени. Но, обретя этакое просветление, шравака вовсе не встает на правильный путь. Для бодхисаттвы его состояние подобно адовым мукам[290]. Похоронил себя в Пустоте и не ведает, как ему вырваться из своего тихого созерцания, ибо он не постиг природу.

Мастер Ма[291]

Когда достигается полное Просветление, то бодхисаттва освобождается от оков вещей, но не стремится освободиться от самих вещей. Сансара («Мир становления») ему не ненавистна, а нирвану он не чтит. Полное просветление – это не узы и не освобождение.

«Прунабуддха-сутра»[292]

Прикосновение к Земле всегда служит источником силы и вдохновения для ее сыновей, даже если они стремятся к сверхчувственному Знанию. Можно даже сказать, что сверхчувственными способностями можно действительно владеть во всей полноте только в том случае, если ваши ноги прочно стоят на земле. «Земля – Его основа», – сказано в упанишадах о Духе, проявленном во вселенной[293].

Шри Ауробиндо[294]

Сверхчувственными способностями можно действительно владеть во всей полноте». Для тех из нас, кто все еще барахтается на нижнем уровне физического, эта фраза носит, скорее, иронический характер. Тем не менее даже самого поверхностного знакомства взгляда на высоты и полноту сверхчувственного достаточно, чтобы понять смысл, вложенный в эту фразу ее автором. Открыть Царство Божие внутри себя проще, чем обнажить его также во внешнем мире живых существ, умов и вещей. Проще потому, что эти высоты обнаруживаются внутри себя, когда человек готов исключить из поля зрения весь окружающий мир. Пусть это исключение может оказаться болезненным и мучительным процессом, последний все же менее трудоемок, нежели процесс вовлечения, посредством которого мы поднимаемся на высоты духовной жизни и познаем ее во всей полноте. При сосредоточенности исключительно на высотах внутри себя можно избежать искушений и отвлечений окружающего мира, можно предаться общему отрицанию и подавлению чувств. Но когда в сердце живет надежда на инклюзивное познание Бога, когда стремишься познать божественную Основу в мире и в душе, тогда не следует избегать искушений и отвлечений, тогда нужно им подчиняться – и использовать их как ступени, ведущие к высотам развития. Никакого подавления деятельности, направленной вовне; наоборот, эти действия надо преобразовывать, придавать им более священный смысл. Послушание становится более утонченным, более осмысленным; налицо потребность в бодрствовании сознания, налицо, применительно к мыслям, чувствам и поведению, постоянные упражнения в чем-то наподобие художественного вкуса и такта.

В махаянистской, а особенно в дзен-буддистской литературе находятся лучшие образцы описания психологии человека, для которого сансара и нирвана, время и вечность – одно и то же. Дальневосточный буддизм, пожалуй, более четко, нежели какая-либо другая религия, указывает нам путь к высотам и всей полноте духовного знания; этот путь пролегает через мир вокруг и через душу. Тут следует отдельно упомянуть важнейший факт: несравненная пейзажная живопись Китая и Японии есть фактически религиозное искусство, вдохновленное даосизмом и дзен-буддизмом. В Европе же, наоборот, пейзажная живопись и поэзия «поклонения природе» суть светские искусства, они возникли в период упадка христианства и мало что почерпнули из христианского вероучения.

Слепой, глухой, немой!

Совсем далек от умствований!

В этих строках Секко[295] отбрасывает все – и то, что видимо, и то, что незримо; что слышимо и то, чего не слышат; что говорится и о чем нельзя сказать. Когда от всего этого избавились, начинается жизнь слепого, глухого и немого. Воображение, умствования, расчеты закончились раз и навсегда, более от них нет никакой пользы. Такова наивысшая точка дзен, в которой мы обретаем истинную слепоту, истинную глухоту и истинное безмолвие, для каждого качества – в его безыскусном и безвредном проявлении.

Над небесами и под небесами!

Как нелепо, как обескураживающе!

Здесь Секко как бы одной рукой дает, а другой отбирает. Скажите мне, что он считает нелепым, что он считает обескураживающим. Нелепо, что немой все-таки не до конца нем; что глухой не до конца глух; обескураживает, что вполне зрячий будто бы ослеп, а тот, кто вовсе не глух, будто ничего не слышит.

Ли Лу не умеет различать цвета.

Этот человек жил в правление императора Хуан-ди[296]. Говорили, что он мог разглядеть кончик тонкого волоса с расстояния в сто шагов и вообще отличался необыкновенной зоркостью. Как-то на увеселительной прогулке по реке Ци император бросил в воду принадлежавший ему драгоценный камень и велел Ли принести тот обратно. Однако Ли не справился. Тогда император позвал Ци-коу, но и тот не смог найти камень. Следом позвали Сян-вана, который нашел камень. Значит,

Когда опускается Сян-ван,

Драгоценность сверкает ярче всего.

Но там, где бродит Ли Лу,

Волны встают до небес.

В небесных же краях даже острый взор Ли Лу не мог правильно различать цвета.

Как Ши-куан слышит загадочную ноту?

Ши Куан был сыном Цинь-куана из Цинь и жил в провинции Цянь при династии Чжоу. Другим его именем было Цу-е. Он отменно различал пять звуков и шесть нот, мог даже услышать, как на другой стороне холма дерутся муравьи. Когда Цинь и Чу стали воевать между собой, Ши-куан, неторопливо перебирая струны своей лютни, мог издалека определить, что исход сражения будет нерадостным для Чу. Однако, несмотря на свою необыкновенную чувствительность к