императорский двор. Апогеем грандиозного праздника была, конечно, коронация, проходившая в Кремле.

Благодаря тому обстоятельству, что я как один из двадцати делегатов от московской промышленности вместе с двадцатью представителями московского купечества был удостоен чести участвовать в коронационной процессии, у меня была возможность насладиться этим незабываемым зрелищем.

Ляпсус, допущенный гофмаршальской частью в Петербурге, – то, что про нас, славных коммерсантов, в суматохе забыли, стал причиной, что нам в итоге досталось особенно почетное место в коронационной процессии. По старинной традиции за императорской четой и великими князьями шла депутация московского дворянства, затем дипломатический корпус и вельможи, за ними следовала масса генералов, высших чиновников и прочих. И вот, когда уже упомянутый выше Найденов услышал об этом досадном недоразумении, он поднял такую тревогу по поводу неслыханного оскорбления московского купечества, которое являлось надежной опорой российского престола, что нас, московских коммерсантов и промышленников, пустили сразу за дворянством336.

Поэтому перед началом шествия нам надлежало собраться в тронном зале императорского дворца, где вскоре появились и император с императрицей. Они минут десять стояли всего в нескольких шагах от меня в ожидании начала церемонии, так что я имел возможность хорошо рассмотреть их.

Николай II производил впечатление заурядного и скромного, но добродушного и любезного человека. Он мог бы быть прекрасным помещиком, однако, к его несчастью и к несчастью всей страны, ему выпал жребий самодержавного правителя величайшей империи мира.

Императрица превосходила супруга и масштабом личности, и ростом. Она была женщиной редкой красоты с тонкими чертами лица. Ее черты уже тогда были отмечены печатью меланхолии.

На столе рядом с ними лежали скипетр и тяжелая корона, которой в тот день должны были увенчать несчастного монарха. Украшенные огромными драгоценными камнями, эти символы царской власти, так буднично лежавшие на столе, произвели на меня впечатление театрального реквизита.

Вскоре процессия тронулась. Мы шли через самые большие залы Кремлевского дворца, в которых по сторонам выстроились другие участники церемонии, чтобы присоединиться к колонне в установленном порядке. Выйдя из дворца, процессия спустилась по исторической лестнице, с которой цари по древнему обычаю обращались к народу по особенно важным поводам, например объявления войны, затем устремилась через двор к собору, где должна была состояться коронация, в то время как мы и другие гости повернули направо, к сооруженной рядом с лестницей трибуне.

Оттуда, сверху, открывалось удивительное зрелище. Во дворе перед порталом собора пестрела густая толпа участников процессии, не поместившихся в небольшом храме; по периметру двора стояли гвардейские полки и около 120 военных духовых оркестров, за которыми колыхалась необозримая толпа народа.

Церемония коронации длилась не очень долго. Когда на паперти показалась коронованная императорская чета, грянул мощный колокольный звон; в то же время военные музыканты заиграли национальный гимн «Боже, царя храни», заглушаемый восторженным ревом народа и многократным «ура» солдат.

Гимн поражал неслыханной мощью. Весь этот торжественный спектакль был великолепно срежиссирован и удался на славу.

Такой же незабываемой оказалась в тот день и вечерняя иллюминация в Кремле. В те времена электрическое освещение не было таким привычным явлением, как сегодня. Поэтому, когда в наступившей темноте ясной теплой летней ночью контуры кремлевских стен и башен, соборов и дворцов вдруг загорелись матовым электрическим светом, это было сказочно-прекрасное и доселе невиданное зрелище.

И участники церемонии, и народ остались очень довольны.

Через день или два произошла трагедия, получившая название «Ходынка», бросившая зловещую тень на царствование последнего самодержца российского и истолкованная всем миром как плохое предзнаменование.

За городом, на Ходынском поле, по средневековому обычаю должно было состояться угощение народа жаренным на вертелах мясом и древним национальным напитком медом. Для этой цели на обширной окруженной изгородью территории были установлены бесчисленные столы и скамьи. На столах стояли в соответствующем количестве нарядные эмалированные кружки, изготовленные по случаю коронации, которые гости могли взять себе в качестве памятного подарка.

За изгородью были построены высокие трибуны, с которых двор и гости с приглашениями или платными билетами могли наблюдать картину угощения народа.

Все было устроено безупречно. Забыли только одно: перед полем, на котором должно было состояться угощение, еще совсем недавно стоял выставочный павильон, который из соображений экономии разобрали, чтобы в год коронации использовать в Нижнем Новгороде на запланированной Всероссийской выставке337. Основания стальных столбов выкопали, а оставшиеся ямы перед входом на место проведения народного праздника по истинно русской привычке засыпать забыли.

Люди, прибывшие на праздник первыми, смогли обойти эти ямы. Однако туда стекались не десятки, а сотни тысяч из Москвы и ее окрестностей. Естественно, перед входом возникла жуткая давка, усиливавшаяся по мере прибытия народных масс. Более тысячи человек угодили в ямы, и неуправляемая толпа пронеслась прямо по ним, как стадо слонов; другие, преимущественно женщины и дети, были раздавлены в толпе. Эта трагедия унесла более тысячи жизней.

Когда мы, решив отправиться на Ходынку и занять свои места на трибунах, приблизились к месту трагедии, навстречу нам уже двигались многочисленные крестьянские подводы с ранеными и трупами, по десять или пятнадцать на подводе. Это было страшное зрелище. Трупы были прикрыты рогожей, из-под которой выглядывала то рука, то нога, то голова. Даже туши забитых коров или свиней не возят таким бессердечно-кощунственным способом. Но человеческие останки заслуживают в России не больше уважения, чем забитый скот.

Мы с содроганием отвернулись.

Одна из наших работниц из Болшева чудом спаслась, в то время как двое наших мужчин погибли. Дело в том, что женщины, работавшие в Болшеве, в жаркие летние дни не носили нижнего белья, а ходили в одних ситцевых платьях. Эта девушка стояла в толпе, стиснутая со всех сторон, и обливалась потом. К счастью, ее насквозь мокрое платье порвалось, а к еще большему счастью, ее не затоптали в давке, а выдавили наверх, и она в костюме Евы, как маленькая рожденная из пены Венера, шагая по головам и плечам, благополучно выбралась в безопасное место.

***

Нижегородская выставка прошла с огромным успехом. Она наглядно продемонстрировала достижения российской промышленности, а также неограниченные возможности этой мировой державы, охватывающей чуть ли не все климатические зоны, широкие перспективы ее дальнейшего экономического развития.

Витте говорил нам в Москве, что выставка оправдает все затраты, даже если просто обогатит новыми идеями и импульсами с полдюжины деловых людей. Среди пятидесяти или шестидесяти его слушателей, каждый из которых втайне причислял себя к этой полудюжине, конечно, был и я.

Московское купечество, гордое своим богатством, решило с размахом отпраздновать коронацию. Забыв о своем происхождении – деды многих из них родились в крестьянской курной избе, –