jeunesse doree338 русского купечества захотела приветствовать нового императора в боярском платье. Были заказаны и сшиты драгоценные боярские наряды в средневековом стиле. И когда эти юные жрецы Меркурия339 устроили репетицию своего «карнавала», самым высоким и красивым из них оказался сын маклера Шульца340 (чей дед в свое время нищим приехал из Германии в Россию). Его и назначили «правофланговым», который должен был первым обратиться к императору341.

И вот, когда царь удостоил внимания юного Шульца, похожего на знатного вельможу, и спросил, как его имя, этот осел вдруг решил русифицировать свое честное немецкое имя и ответил: «Шульцов, ваше императорское величество!» – «Шульцов? – удивился император. – Странное имя. Никогда такого не слышал».

56. Париж

Во время своего московского периода я несколько раз бывал в Париже, но не завел там близких связей и знакомств. Они появились лишь в 1910 году.

По случаю посещения Парижской выставки, кажется, в 1900 году342, когда французы в связи с заключением русско-французского альянса нередко чрезвычайно бурно выражали свое восхищение Россией, я извлек немало пользы из этого восхищения.

Битых два часа я ездил от гостиницы к гостинице в надежде снять номер, но все мои попытки оказались тщетными. Наконец на одном старомодном доме в центре города я увидел вожделенную табличку со словами «Chambre à louer»343. Естественно, я был готов заплатить любую цену, потому что устал с дороги и страшно проголодался. Хозяин, типичный парижский мещанин, провел меня на пятый или шестой этаж, в маленькую комнату в мансарде с убогой обстановкой. Сообщив, что это единственная свободная комната, он заломил немыслимую цену. Мне не оставалось ничего другого, как согласиться, ибо мой желудок взывал о пощаде. Возможно, завтра мне все же удастся найти гостиничный номер, успокаивал я себя.

Через какое-то время, отправляясь на ужин, я зашел к хозяину, чтобы внести свое имя в книгу регистрации. В ней было всего три графы: имя, местожительство и сословие. Я написал: «Georges Spies, Moscou, négociant»344.

«Comment! Monsieur est russe?!»345 – восторженно воскликнул хозяин. Я, почуяв удачу, решил извлечь выгоду из этой занятной ситуации и ответил, почти не погрешив против правды: «Vous voyez bien, monsieur, que je suis de Moscou»346. – «Mais ça change mes dispositions, – радостно откликнулся он с сияющим видом. – J’ai encore une tres belle chambre au premier; c’est vrai, que c’est mon salon, – mais pour un russe je ferai tout mon possible. J’y mettrai un beau lit et un lavoir, et vous aurez, en rentrant de votre souper, une excellente chambre à coucher»347.

Разумеется, я с благодарностью принял его предложение, и, когда вернулся, он отвел меня в гостиную на втором этаже, куда уже принесли помпезную кровать с балдахином и все, что необходимо для ночлега.

Заснул я с отрадным чувством, что французы умеют иногда быть славными малыми. Однако, открыв утром балконную дверь, чтобы впустить в комнату воздух и первые солнечные лучи, я невольно расхохотался: пока я вчера ужинал, этот парижский русофил успел повесить на балконе два российских флага в мою честь!

***

Через своего парижского друга Жерара Дюфура мне удалось «представить» наши петербургские лафермские сигареты в управлении французской табачной монополии348.

Франция, как известно, уже давно принадлежала к странам, в которых процветало взяточничество; только методы здесь были не такими зверскими, как в восточных странах, где бакшиш был неотъемлемой частью коммерции. Дюфур достиг цели, купив – разумеется, за наш счет и à fonds perdu349 – акции обреченной на банкротство газеты, одного из печатных органов тогдашнего правительства.

После того как были соблюдены эти «формальности», я, вдев в петлицу ленту своего русского ордена, лично подал помощнику статс-секретаря в Министерстве финансов прошение о разрешении продавать наши сигареты во Франции. Все прошло как по маслу.

Если бы господин помощник государственного секретаря узнал, что фабрика «Лаферм» представляет интересы немецкого бизнеса, а ее владелец, мой брат Альберт, был немецким офицером запаса, он лишился бы дара речи!

Однажды я увидел у Дюфура книгу, на обратной стороне обложки которой была изображена необыкновенно красивая женская рука. Оказалось, что это книга о хиромантии известной парижской прорицательницы мадам де Теб350. Меня привлекла красота этой руки, потому что я незадолго до этого прочел в каком-то французском романе довольно пространные рассуждения о человеческой руке, вызвавшие у меня интерес к данной теме.

Я купил себе эту книгу, и она настолько захватила меня, всегда свято верившего в предначертанность жизненного пути, что я проглотил ее за одну ночь во время своего путешествия из Парижа в Берлин.

В следующий свой приезд в Париж я не смог устоять перед соблазном нанести визит мадам де Теб. У дверей ее квартиры на авеню Ваграм меня встретил фантастически одетый негр и провел в салон. Первое мое впечатление было, как будто я нахожусь в приемной стоматолога, потому что там сидело шесть-восемь человек, напряженно ждавших воли рока. Однако это чувство быстро исчезло: погруженная в таинственный полумрак комната, торжественно-загадочное перешептывание посетителей и не в последнюю очередь обстановка произвели на меня сильное действие. На стенах, столах и табуретах были видны предметы, так или иначе связанные с хиромантией, астрологией и другими оккультными вещами, а также благодарственные адреса, имена авторов которых были отчасти знакомы и мне.

По мере того как комната пустела и приближался торжественный момент, когда и я должен был предстать перед знаменитой прорицательницей, во мне росло чувство мистической тревоги и волнения.

Наконец дверь в туманное будущее отворилась и передо мной. Я вошел в соседнее помещение и увидел просто одетую коренастую женщину лет сорока – отнюдь не Пифия351, а всего-навсего une bonne, petite bourgeoise352. Я растерялся.

Едва я успел войти, как она произнесла: «C’est un louis, monsieur»353.

Ошеломленный контрастом между ее внешностью и впечатлением от окутанной мистикой приемной, я, по-видимому, удивленно посмотрел на нее, потому что она повторила: «C’est un napoléon, monsieur»354.

Тут до меня дошло, что она желает получить предоплату, двадцать франков. Этот ярко выраженный деловой подход мгновенно спустил меня с мистических небес на землю; я быстро сунул ей в руку монету.

Она тотчас приступила к изучению моей ладони. Должен признаться, меня поразила достоверность ее сведений о моем прошлом.

Повествуя далее о своей встрече с Рувье355 и бароном Жаком Гинзбургом356, я как