такой деятельности, маловероятно, что простой указательный жест донесет до вас мысль о том, что от вас требуется. По той же простой причине указательный жест вряд ли будет успешным средством коммуникации между иностранцами. Практически полная зависимость указательного жеста от наличия у коммуниканта и реципиента совместных знаний — это одновременно и его сила, и его слабость.

По существу, изобразительные жесты точно так же зависят от общего контекста, хотя и в немного меньшей степени, поскольку в этом случае сам жест несет в себе больше информации. И поэтому я могу жестами показать своему партнеру, как он должен копать, чтобы убрать грязь нужным мне образом, и он поймет меня, даже если никогда раньше не бывал в такой ситуации (хотя ему все же нужно воспринимать мой жест как коммуникативный и связанный с нашей текущей деятельностью). Я смогу изобразить для своего друга движения антилопы и звуки, которые она издает, чтобы сообщить о том, что она сейчас находится на водопое (возможно, я также буду указывать в том направлении), даже если раньше мы вместе никогда ее там не видели. И во многих ситуациях при общении с иностранцами изобразительные жесты будут гораздо более эффективными, чем указательные. Однако есть объяснение тому, почему изобразительные жесты в человеческом онтогенезе появляются поздно, а обезьяны вообще не умеют их делать. Чтобы использовать изобразительные жесты, нужно уметь инсценировать действия, симулировать их, находясь вне их естественного контекста, а для этого, по-видимому, требуются навыки имитации, если даже не своеобразного притворства. Но, что даже более важно, чтобы воспринимать изображаемое действие в качестве коммуникативного жеста, необходимо хотя бы до некоторой степени понимать грайсовские коммуникативные намерения. В противном случае реципиент подумает, что коммуникант как-то странно себя ведет, когда пытается бежать, как антилопа, или пытается выкопать ямку там, где этого явно не нужно делать (таким образом, жест должен быть «изолирован», чтобы его не воспринимали как настоящее действие; это похоже на то, что Лесли (Leslie 1987) предположил при описании притворства). Таким образом, изобразительные жесты, возможно, произошли от интенциональных движений обезьян — начальных движений настоящих действий — но добавили к ним измерение репрезентации, основанное на имитации и способности реципиента понять коммуникативное намерение. Наградой за освоение изобразительных жестов стала возможность более эффективно и в большем количестве ситуаций общаться с теми людьми, с которыми у нас мало общего опыта (Donald 1991).

С функциональной точки зрения, когда у людей действительно появляется желание приносить пользу для укрепления своей репутации, и они могут рассчитывать на то, что окружающие тоже хотят быть им полезными, они начинают добровольно предоставлять другим информацию. Безусловно, даже индивидуалистические приказы могут превратиться в просьбы, служащие целям сотрудничества: я не говорю вам, что вам нужно сделать, а просто даю понять, что у меня есть какая-то потребность, потому что я знаю, что вы захотите помочь мне удовлетворить ее. Важно, что именно в таких ситуациях, когда направленность на оказание помощи друг другу выражена особенно сильно, возникают грайсовские коммуникативные намерения. Вся последовательность может выглядеть примерно так (К. — коммуникант, Р. — реципиент):

Цель К. заключается в том, чтобы Р. что-то узнал: либо получил какую-нибудь полезную или интересную информацию (в случае информирования) либо понял индивидуальное психическое состояние К. (в случае запроса на сотрудничество).

Р. понимает, что К. хочет, чтобы он что-то узнал. Р. хочет кооперативно взаимодействовать и получить эту информацию, потому что он верит, что она будет интересна ему самому (как в случае информирования), или предоставит ему возможность принести пользу К., выполнив его просьбу (если она была выражена в контексте сотрудничества), и тем самым укрепить свою репутацию.

К. понимает, что Р. хочет понять сообщение и ответить на его стремление к тому, чтобы он что-то узнал, потому что хотя бы отчасти верит в то, что К. ориентирован на сотрудничество. И поэтому теперь, после того, как К. уже дал Р. понять, что хочет, чтобы тот что-то узнал, он подчеркивает, что хочет, чтобы тот узнал, что он хочет, чтобы тот что-то узнал. При этом К. ожидает, что Р., учитывая его стремление быть полезным, узнав все это, будет еще сильнее стараться понять сообщение и поступить в соответствии с ним.

Такой тип рассуждения (я называю это «кооперативное мышление») принципиально отличается от практического мышления относительно индивидуальных целей самого субъекта или окружающих. По словам Левинсона:

Когда мы начинаем стремиться к тому, чтобы согласовывать друг с другом свои действия, в нашем мышлении происходит невероятный сдвиг. Теперь нам приходится так организовывать свои действия, чтобы они говорили сами за себя (1995: 411).

Легко представить себе, что на самом деле коммуникативные действия, представленные в описании первого звена данной последовательности (особенно формирование «намерения проинформировать», см. Sperber, Wilson 1996), возникли уже на очень раннем этапе эволюции — опять же, прежде всего, в контексте взаимовыгодного поведения. Я хочу, чтобы вы увидели вон ту пищу, поскольку вы сможете ее достать, и в итоге мы ее разделим (и меня не особенно волнует, каким именно образом вы узнаете, что я хочу, чтобы вы увидели эту еду). Например, я могу пригнуть ветку с ягодами так, чтобы она оказалась прямо перед вашим лицом. Но как только коммуникант почувствует, что реципиенту есть дело до того, что ему нужно, он может воспользоваться этим, дабы удостовериться, что реципиент знает, что он пытается либо сообщить ему что-то интересное, либо передать свое внутреннее состояние. Например, если вы не замечаете ягоды около своего лица, я могу издать звук или как-то еще привлечь ваше внимание к себе и к тому факту, что я специально, имея определенные соображения, расположил эти ягоды перед вашим лицом (причем мы оба предполагаем, что я нацелен на сотрудничество, поэтому в ваших интересах понять, какие именно соображения двигали мною). Все это будет неосуществимо до тех пор, пока оба партнера не поймут, что они оба хотят быть полезными друг другу. Помимо этого, интересно отмстить, что, как было указано выше, крайне маловероятно, что эту последовательность сразу можно было бы реализовать при помощи изобразительных жестов. Я с легкостью могу направить ваше внимание на что-либо в непосредственном окружении, не особо при этом подчеркивая то, что это сделал именно я; например, так делают обезьяны при помощи указательного жеста. После этого я могу надеяться на то, что природа возьмет свое и вы, как я и ожидал, увидите то, на что я вам указывал, и отреагируете на это. Но когда я при помощи жеста пытаюсь вам что-то сообщить, изображая, например, антилопу, мое сообщение