В одной из камер был заперт Наньгун Лю со своей женой Жун Янь, а в другой содержался под стражей Ло Фэнхуа.

Он не пошел к Ло Фэнхуа, а сперва направился в тюремную камеру старшего брата.

— А-Сюй! А-Сюй! Что ты собираешься делать? Что ты собираешься… — едва завидев его, Наньгун Лю сильно разволновался. Однако его руки и ноги были скованы заклинанием, поэтому он не мог даже пошевелиться и ему оставалось, стоя на коленях, обливаться слезами, взывая к своему младшему брату. — Ты с ума сошел? Неужели ради должности главы школы стоило доводить до такого?

После мучений прошлой ночи лицо Сюй Шуанлиня все еще выглядело изможденным. Холодно усмехнувшись, он сказал:

— Я всего лишь забрал то, что было моим по праву, только и всего.

— …

— Ты украл мое искусство владения мечом и разрушил мою репутацию, а мне ведь всего двадцать лет, Наньгун Лю, — окинув брата ледяным взглядом, после многозначительной паузы он продолжил. — Мне всего двадцать, а ты обрек меня на прозябание до конца моих дней[228.6].

Подметая землю полами своих одежд, он медленно подошел к старшему брату и нагнулся, чтобы взглянуть ему в лицо.

— Наньгун Лю, даже такие отбросы, как ты, имеют большие амбиции и пытаются любой ценой забраться повыше, так чем я хуже? — он говорил, медленно растягивая слова. — Я усерднее и одареннее, превосхожу тебя во всем, за исключением одной малости — твоего длинного языка.

Сюй Шуанлинь схватил Наньгун Лю за подбородок и, надавив пальцами, заставил его открыть плотно закрытый рот.

Несколько секунд он пялился на эту отвратительно скользкую бледно-розовую дрянь внутри.

— Поистине совершенное оружие для бескровного убийства. Отрежу его.

У Наньгун Лю от ужаса выпучились глаза, но поскольку он не мог воспользоваться своим ртом, ему оставалось только всхлипывать и пускать слюни.

— Не отрезать? — ухмыльнулся Сюй Шуанлинь. — Можно и не отрезать. Учитывая наши с тобой братские узы, быструю смерть от моей руки тоже можно зачесть как добродетель и акт милосердия с моей стороны.

Как только его рука разжалась, Наньгун Лю тут же громко зарыдал:

— Не убивай меня! Не убивай! Дело только в том собрании на горе Линшань? Тогда просто приведи меня туда, и я перед всем миром восстановлю справедливость!

— Поздно, — Сюй Шуанлинь вытащил белоснежный платок и тщательно вытер руки, после чего, окинув брата равнодушным взглядом, продолжил, — что бы ты теперь ни сказал, все будут считать, что ты говоришь это под моим давлением. Помои, которыми ты облил меня, уже никогда не отмыть.

Прежде чем Наньгун Лю успел ответить, рядом с ним послышался резкий, словно нож, женский голос.

— Наньгун Сюй! Я могу понять твою обиду, но что ты делаешь сейчас? Убил собственного отца, забрал перстень главы ордена, а теперь замышляешь братоубийство, ты… как ты можешь быть таким жестоким и мелочным?

— О, сестрица-наставница Жун, — усмехнулся Сюй Шуанлинь, — не заговори ты сейчас, я бы и забыл, что ты здесь.

Хотя Жун Янь также была скована заклинанием и стояла на коленях, на ее лице не было и следа покорности, и пусть в ее глазах стояли слезы, в них не было и намека на слабость:

— Когда-то я… я действительно ошиблась в тебе.

— Допустим, ты во мне ошиблась, я-то тут причем? — со смехом ответил Сюй Шуанлинь. — Сначала ты подарила мне свое саше[228.7], а потом вышла замуж за моего старшего брата. Это ты первая кинула меня, невестка, а теперь имеешь совесть напоминать мне о прошлых делах? Вот только не надо мне говорить, что ты потеряла контроль над собой или что это он тебя заставил, ладно?

Лицо Жун Янь побелело. Казалось, она хотела что-то сказать, но, в конце концов, прикусив нижнюю губу, медленно закрыла глаза.

Слезы покатились по ее щекам.

Сияя холодным светом, меч уже лег в ладонь Сюй Шуанлиня.

— Не… не… А-Сюй, скажи, что ты хочешь, я скажу и сделаю, все что угодно, давай договоримся… не убивай меня… пожалуйста, не убивай…

— Может ты не до конца понимаешь свое положение? — все с той же ехидной ухмылкой Сюй Шуанлинь протер клинок. — Наньгун Лю, теперь я глава ордена, а ты мой пленник и раб. У тебя ничего нет — о чем ты собрался со мной договариваться? Что ты хочешь использовать как разменную монету? Свою собачью жизнь?

— Я могу усердно трудиться, буду для тебя коровой и лошадью! Я смогу… смогу отблагодарить тебя, отплачу добром за добро[228.8]! Я сделаю все что угодно! Если хочешь, я верну тебе твою сестрицу-наставницу Жун!

Жун Янь тут же широко распахнула глаза и, повернув голову, с праведным негодованием воскликнула:

— Наньгун Лю!

Но дрожащий от ужаса Наньгун Лю не обратил никакого внимания на окрик жены, продолжая обливаться слезами и уговаривать своего младшего брата:

— Только пощади… умоляю, пощади меня…

— Довольно, — томно протянул Сюй Шуанлинь, похлопав по щеке Наньгун Лю рукояткой меча, — ты думаешь, что я притронусь к уже облизанному тобой мандарину?

— Тогда я могу… еще я могу… — сколько Наньгун Лю ни напрягал мозги, ему так и не удалось придумать что-то еще, и лишь слезы и сопли неудержимым потоком лились по его лицу. В конце концов, он разрыдался в голос, — А-Сюй, мы же когда-то вместе учились, ели сладости и лазали по крышам… вместе совершенствовались, вместе с учителем ели юаньсяо на Праздник Фонарей и учились играть на цине. Те дни вместе, неужели ты все забыл?

Сюй Шуанлинь потемнел лицом, но в итоге просто усмехнулся и ничего не ответил. Меч поднялся над головой Наньгун Лю и, замерев на несколько мгновений, опустился:

— А-а-а!

— Погоди!

Холодное лезвие застыло у шеи Наньгун Лю. На самом деле, Сюй Шуанлинь и сам не был уверен, что даже без этих двух воплей сможет завершить начатое.

Но его сомнения никоим образом не отразились на его лице. Все так же холодно он спросил:

— Что опять? Что-то у вас двоих слишком много «последних слов»!

Глава 229. Гора Цзяо. Отныне все запутанно и грязно

Не глядя на своего мужа, Жун Янь выпрямила спину и, широко открыв похожие на абрикосовые косточки глаза, наполненные слезами, срывающимся голосом произнесла:

— Принимая во