внимание нашу прежнюю привязанность, позволь мне родить этого ребенка.

— … — взгляд Сюй Шуанлиня медленно переместился вниз и остановился на нижней части живота Жун Янь. На первый взгляд в нем не было ничего необычного, но, если присмотреться, можно было заметить, что он стал немного выпуклым.

Хотя Жун Янь поклонилась ему до земли, ее лицо по-прежнему сохраняло холодное выражение, по которому было сложно что-то прочесть.

— Прошу тебя.

— …

— Бесспорно, его отец виновен. Но, Наньгун Сюй, я прошу тебя пощадить жизнь твоего племянника.

Сюй Шуанлинь некоторое время просто смотрел на эту женщину, чувствуя лишь, что все происходящее с ним до абсурда смешно.

Пощадить это семя зла в ее животе? Этот еще толком не сформировавшийся кусок гнилого мяса, будь то племянник или племянница, какое он имеет отношение к нему?

Однако между этими порочными мыслями вдруг вклинилось воспоминание о дикой боли, что он пережил этой ночью. Сюй Шуанлинь даже замер на миг, а потом вдруг осознал, что это на удивление отличная новость... Место главы Духовной школы Жуфэн может быть унаследовано только в двух случаях: после смерти старого главы или при узурпации власти. Все прочее, будь то отречение от власти или отход от мирских дел, не дало бы никакого результата.

О передаче власти Наньгун Лю не могло быть и речи, однако после смерти, лет через сто, можно будет завещать место главы его ребенку, чтобы это отродье до дна испило чашу страданий человека, занимающего этот пост. Разве это не прекрасная новость?

Долг отца вернет дитя — действительно, лучше и не придумать.

Он тут же почувствовал приятную легкость во всем теле, отчего его лицо от дуг бровей до уголков рта расцвело в яркой улыбке. Больше не обращая внимания на этих двоих, Сюй Шуанлинь отбросил меч, развернулся и, громко хохоча, покинул тюремную камеру.

Он отказался от идеи убить Наньгун Лю и Жун Янь, планируя поместить их под домашний арест в отдельно стоящем доме, а как только родится ребенок, немедленно пожаловать ему звание будущего руководителя школы и заключить с ним кровный договор.

Пожалуй, все может повернуться так, что, когда наступит это время, весь мир будет восхвалять его за щедрость и великодушие, вмиг забыв о прежней неприязни. Почему нет?

Но он не смог дождаться этого дня.

Вскоре после того как он занял пост главы, Сюй Шуанлинь совершил множество злодеяний, что вызвало глубокое недовольство как внутри, так и за пределами ордена. В итоге наместники всех семидесяти двух городов Духовной школы Жуфэн, сговорившись за его спиной, восстали и, застав его врасплох, освободили Наньгун Лю и Ло Фэнхуа.

Не знавший всех подводных камней и обстоятельств, Ло Фэнхуа полагал, что все ужасные деяния он сотворил только ради высокого положения главы. Под давлением красноречия Наньгун Лю с каждым днем он все сильнее разочаровывался в своем ученике и в итоге согласился на мятеж, целью которого было скинуть Сюй Шуанлиня с теплого места главы ордена.

В ту ночь, когда в Духовной школе Жуфэн произошел новый унесший сотни жизней кровавый переворот, Ло Фэнхуа первым нашел укрывшегося на территории учебного Полигона Сяоюэ Сюй Шуанлиня.

Так сложилось, что была как раз ночь полнолуния. Страдая от невыносимой боли, весь в крови, Сюй Шуанлинь лежал ничком на листьях, напоминая змею, с которой живьем содрали кожу, обнажив ярко-красную плоть.

Когда Ло Фэнхуа увидел его, то решил, что того поразило какое-то боевое заклятие. Пусть мысленно он не раз проклинал Наньгун Сюя, но стоило ему увидеть искаженное болью лицо прежде любимого ученика, его сердце сжалось от острой жалости.

Сюй Шуанлинь с трудом оторвал голову от усыпанной окровавленными листьями земли и мрачно усмехнулся:

— Ты все-таки пришел.

— …

— В моих с ним ссорах ты всегда встаешь на его сторону.

— На сей раз ты зашел слишком далеко, — ответил Ло Фэнхуа. — Ты убил наставника Тяньчаня?

— Верно.

— И настоятеля Линя?

— Этот проклятый монах заслужил смерти.

— …А что насчет твоего отца?..

После почти минутного молчания Сюй Шуанлинь ответил:

— Он был несправедлив ко мне. Поверил в то, что я вор. Сам напросился.

Ло Фэнхуа закрыл глаза. Его ресницы намокли от слез:

— Ты… как ты дошел до такого?..

— Ха, — смех Сюй Шуанлиня в этот момент пробирал до костей, — только другим людям позволено обижать меня, а мне их обидеть нельзя? Только другие люди могут тыкать в меня мечами, а мне даже для защиты меч обнажить нельзя? Это, по-твоему, путь благородного человека?

Глядя на выражение лица наставника, было ясно, что он совершенно сломлен этими словами. Поколебавшись, Ло Фэнхуа подошел и встал рядом с Сюй Шуанлинем, но прежде чем он успел открыть рот, слезы градом полились из его глаз.

— Что ты рыдаешь? Тут есть о чем слезы лить? — Сюй Шуанлинь вдруг разозлился безо всякой видимой на то причины. — Хочешь зарежь, хочешь четвертуй — все, что твоя душенька пожелает, но зачем притворяться передо мной и лить эти крокодильи слезы? Так или иначе, в твоих глазах, в глазах моего старика, в глазах всего мира этот ничтожный гнойник всегда важнее меня!

Не в силах вымолвить ни слова, Ло Фэнхуа покачал головой и молча поднял руку, чтобы сотворить заклинание.

— Я разрываю нашу связь. Отныне тебе запрещено следовать за мной и учиться у меня, — сказал Ло Фэнхуа. — С этого момента, Наньгун Сюй, ты и я — больше не учитель и ученик.

— …

Сюй Шуанлинь почувствовал сильную боль в груди. Похоже, проклятье Гуня и правда истязало не только тело, но и сердце. Он замер на месте, пытаясь справиться с новым приступом боли, и очень скоро без всякой жалости парировал:

— Не обольщайся на свой счет, я никогда не считал тебя своим отцом-наставником.

Впав в оцепенение, Ло Фэнхуа долго смотрел на него. Казалось, он хотел сказать что-то еще, но позади послышались звуки голосов и звон мечей подошедшей повстанческой армии.

Наньгун Лю бросился к ним:

— Учитель!

При виде того, как Сюй Шуанлинь спокойно разговаривает с Ло Фэнхуа, сердце Наньгун Лю тревожно сжалось, и он тут же начал взволнованно оправдываться:

— Учитель, что бы он тебе ни сказал, не слушай его! Он все врет!

Сюй Шуанлинь расхохотался.

Этот его старший брат, как всегда, сама невинность и очарование.

Неужели он и правда думал, что Сюй Шуанлинь, цепляясь за подол